Ирина Велембовская - Вид с балкона

И вдруг Орест Иванович совершенно четко уяснил себе, что именно ради этого «балбеса», его сына, Лена пошла на то, чтобы иметь еще младенца. Ей с мамой вполне хватило бы Аллочки. И не о квадратных метрах думала его невестка, когда решилась на такое дело. Оресту Ивановичу стало безумно обидно: его ни одна так не любила.

Потом, успокоившись, он подумал о том, что вот родится мальчик или девочка, и ему, конечно, покажут их только издали. Воспитывать их будет бабушка, бывшая певица. И все будет так, словно он, Орест Иванович, не имеет к этому ребенку никакого отношения.

Он вспомнил последнюю фразу, сказанную Леной: «Я вам очень благодарна за Игоря!» Значит, все-таки благодарна, понимает, кто сделал из Игоря порядочного парня. Но неужели она не догадывается, что было время, когда Орест Иванович только и думал о том, чтобы уж лучше Игорь не был таким порядочным?..

Орест Иванович почувствовал, что запутался, увяз. Надо было бы радоваться, а ему в голову лезла какая-то обидная, злая чушь. Не надо было уходить с работы, никто его не гнал, наоборот, удерживали. Родится ребенок, ведь не может же он не взять на себя обязательств. А он бросил работу для того, чтобы заниматься всякой ерундой: обоями, диванами, ремонтом, попытками завязать интимное знакомство с работницами сферы бытового обслуживания.

Тут Орест Иванович опомнился и кинулся к телефону. Подошел муж симпатичной малярши. Услышав, что приходить на Фрунзенскую набережную уже не надо, он сказал:

— Ладно, хрен с вами!

Обруганный Орест Иванович успокоился и словно бы для страховки закрыл дверь на цепочку. Мысли его снова вернулись к семье сына, живущей у метро «Ждановская».

«Надо будет им телефон выбить, — думал он. — Нельзя жить без телефона».

Начало лета стояло жаркое и почти без капли дождя. И это как будто увеличивало однообразие одинокой жизни Ореста Ивановича. Он встал рано, брился шумной бритвой и шел вниз, в магазин, за ряженкой, сдавал пустые бутылки, брал полные. Две очереди, одна в кассу, другая к прилавку, давали ему возможность бегло просмотреть «Советскую Россию», а «Правду» он оставлял для более серьезного прочтения.

Однажды он возвращался домой с двумя бутылками и коробочкой финского сыра. На сегодня у него было намерение отправиться навестить «святое семейство», как он в добрую шутку именовал теперь Лену, ее маму, Аллочку, а заодно Игоря, который вроде бы должен был вернуться из колхоза.

Но в подъезде лифтерша объявила Оресту Ивановичу:

— А вас тут дожидаются.

Под лестницей, рядом с лифтершей, сидела… Люся. Если так можно было сейчас назвать эту пятидесятисемилетнюю, толстую, но очень плохо выглядевшую женщину. Можно было предположить, что она приехала сейчас с Северного полюса: на ней было надето жаркое шерстяное платье с рукавами, сверху еще какой-то жакет и прорезиненный плащ. Адрес Ореста Ивановича Люся, как она ему объяснила, достала через справочное бюро после того, как не нашла его на старой квартире около Тишинского рынка.

— Я лечиться приехала, — скорбно объяснила свое появление Люся. — Печень замучила, с сердцем плохо…

Орест Иванович молча пропустил бывшую супругу к себе в квартиру. Она долго и тяжело ворочалась у него в передней, пока разделась. А он отвернулся к окошку, глядел в затянутый жарой Нескучный сад и молчал.

— А где Игорь? — с несвойственной ей прежде робостью спросила Люся.

Он не ответил. Она села, тяжело дыша, как загнанная.

— Восемнадцать лет я в Москве не была…

— Могла бы и еще восемнадцать не приезжать, — не поворачиваясь к ней, отозвался Орест Иванович.

— У нас там медицинская помощь очень плохая… Орест Иванович упорно молчал. Через некоторое время Люся опять спросила:

— Игорь-то уж работает, наверное?

— Ты забудь, что есть Игорь! — резко сказал Орест Иванович.

Люся достала большой ситцевый, явно мужской платок и заплакала в него, шумно, не стесняясь.

— Рада бы забыть!.. Если бы я его тебе не отдала, тот подлец его бы заколотил!..

Орест Иванович вздрогнул. Он вспомнил, что ведь у Люси была еще и девочка.

— Выросла, — пояснила Люся. — Эта сама кого хочешь заколотит.

Она снова заплакала и призналась:

— У меня их двое еще… Замучили они меня!

Оресту Ивановичу хотелось сказать: что посеешь, то и пожнешь. Но он удержался, думая лишь о том, как бы скорее избавиться от Люси, выпроводить ее. Решил, что если она попросится передневать или переночевать, то нужно будет найти любой предлог. Он заставил себя приглядеться к Люсе, и у него явилась мысль, что она пьет: отеки, какая-то желто-черная полнота, вода в глазах, дрожащие пальцы. Он вспомнил, какая она красивая и бойкая была перед самой войной. Что же так ошарашило, сломило эту красивую, бездумную, такую нахальную прежде бабу!..