Ирина Велембовская - Дела семейные

— Что-то уж больно заспешил. Мог бы, чай, и подождать. С матерью обсудил бы…

Отпахавшись, вечером Вася сошел к воде. К тому месту, где они с братом Валькой купались совсем маленькими мальчишками. Берег уже накрылся травой, и у белых, чистых камней, в светлой воде стайками сбегались усатенькие попы.

В прошлый свой приезд Вася порыбачил. Принес матери двух жерехов, щуку с аршин, кое-что мелкое. Из щуки она ему наладила уху, а жерехов присыпала солью и унесла на погреб — видно, для другого гостя. И напрасно кошка ходила за хозяйкой, терлась о ее валенки: ей и плавничка не перепало.

Теперь Вася сидел над рекой без удочки. Обхватил коленки и смотрел в воду. На белый, как манная крупа, песочек и на бледную воду ложилась его большая, взбудораженная ветром голова, и тень эта замывалась зыбкой волной.

Вася думал о Галке. Скучал и беспокоился. В голову кралась тревожная мысль, что, вернувшись в Лангур, он вдруг не найдет ее в своей палатке. И невольно вспоминался случай…

Однажды Вася спросил, будут ли дети. Галка, которая в это время занималась своими волосами, ответила как-то небрежно:

— Что их, солить?..

И вдруг она страшно вскрикнула: ей показалось, что Вася будет ее бить. Но он с силой ухватил ее и отшвырнул в другой угол палатки. Сдернул с койки одеяло и кинул его на черную, шипящую кобру. Та била хвостом и извивалась под одеялом.

— Зови кого-нибудь! — крикнул Вася Галке, чувствуя, что один не управится со змеей.

Потом он смерил убитую кобру. Оказалось, метр шестьдесят. Хмуро спросил Галку:

— Напугалась?

У нее в широко открытых глазах кипели слезы. Короткий страх смерти еще не оставил ее. Потом она опомнилась и при посторонних стала целовать Васю, крепко держась за его коричневую шею.

— Здорово ты ее!.. — говорила она, все еще блестя слезами. — Люблюлик мой!

На другой день весь Лангур знал про эту кобру, и Васю корили за то, что упустил тридцать рублей: свез бы живьем в Душанбе — получил бы деньги. А вообще-то хвалили за то, что не растерялся.

— Кобра — это что!.. — улыбался Вася. — Кобра, она предупреждает, шипит.

И все-таки с того вечера в сердце у него поселилась маленькая, но боль: «Что их, солить?..»

— Ну, мать, прощай, я поеду, — запахав в огороде последнюю борозду, сказал Вася. — У меня теперь жена!

Мать растерялась, заговорила о гостинцах для молодой невестки, но Вася махнул рукой: ничего не надо. Он пошел на станцию пешком, совсем порожний, свободный. Его обогнал поздний автобус, но Вася покачал головой, когда шофер хотел остановить. Васе почему-то казалось, что он идет этой дорогой в последний раз.

И он не спешил.

Он давно не слышал соловья и вздрогнул, когда тот щелкнул в сумерках. Тропинка вдоль шоссе блестела росой, осторожно белел ландыш на кромке рощи. Под мостком журчала быстрая протока.

Впереди Васе светила узкая полоса закатного солнца, а сзади него спускалась синяя ночь.

…Через сутки он уже был дома. От автобуса шел метровыми шагами, но когда взялся за ручку двери, то почувствовал слабость и мокроту в пальцах и не сразу решился открыть.

Галка была тут.

Она сидела у зеркала и мазала чем-то волосы, и без того влажные, блестящие и пахучие. Глаза ее с ласковой внимательностью вглядывались в собственное отражение. И вдруг подчерченные ресницы моргнули: Галка заметила Васю, и губы ее, красиво и ало вычерченные, начали складываться в обрадованную улыбку. Но она не кинулась к Васе: ей надо было покончить с волосами.

— Знаешь, я не устроилась, — оживленно сообщила она Васе, как что-то радостное. — Потому что там, в этом бюро, не нормированный рабочий день…

Вася ничего не ответил, будто не слышал. Оглянувшись, он тихо подошел к Галке и, рискуя испачкаться об ее волосы, прижался лицом к ее лицу. Это было неожиданно, и Галка взвизгнула, негромко, потом сама кинула ему руки за шею.

Галка сидела с ногами на диване, освещенная желтым светом торшера. У нее заметно пополнели узенькие плечи, размягчился подбородок и щеки приняли персиковый отлив. Рядом с нею стояли в теплой воде мутно-желтые, но еще остро пахнущие розы.

— Как же, Галя, вашего мальчика звали? — осторожно спросила Полина.

Галка ответила:

— Кока.

— Сколько ему теперь было бы?

— Теперь?.. Теперь, наверное, уже год. Полина вздохнула.

— Уж вы меня извините… Не пойму я… Неужели вы такую потерю не переживаете?

У Галки чуть-чуть дрогнули четкие брови.

— Разве лучше было бы, если бы я целый день плакала? И вдруг Полина обронила: