Ирина Велембовская - Дела семейные

…Регистрироваться Галка Васю не звала. И тетка объяснила это по-своему:

— Она паспорт свой показывать тебе не хочет. Ей ведь под тридцать. Маленькая собачка до старости щенок. И что это вас с Валей обоих на старух-то тянет?

После сильной, сухой жары — прохладная приволжская весна. Облачком облетают сады, желтеет купальница в овражке. Огороды влажны, по межам бьет радостная бирюзовая травка и стоит ветровой звон в сосновом перелеске. С краю, на припеке, копается в пахучей прошлогодней хвое торопливый носатый ежик.

Весна в этих краях опоздала, и, когда Вася приехал в отпуск к матери, пахать под картошку было еще не поздно. И все-таки мать сказала:

— Люди-то вон еще до пасхи посадили, а мое-то уж дело — всегда в последних.

Вася не стал объяснять матери, что его задержало. Галка капризно его отговаривала:

— Подумайте, какой Лев Толстой — пахать он едет! А я?..

— Переживешь как-нибудь. Я на этот раз только запашу, а гостить не буду.

Ей было непонятно: зачем, с какой стати он едет? А Васю каждую весну настойчиво тянула деревня. Он с ребячьих лет любил это время, когда начинала дышать земля, густели перелески. По краю — елки заборчиком, за ними — старые, обомшелые березы и дрожучие осины. И прямо по кромке пашни белели ландыши, звали за собой в рощу, где их было как насыпано. Ради одних этих ландышей стоило прилететь сюда из Лангура, где к тому времени начинала желтеть и твердеть высокая, ворсистая и какая-то чужая трава.

— Я тебе ландышей привезу, — обещал Вася и взял в горсть маленький Галкин подбородок. И попросил: — Ты все же пойди, Галка, в машбюро, договорись насчет работы. А то ведь и скучно тебе будет. Дурить еще начнешь.

— Безусловно, начну, — с вызовом сказала Галка. Но ей было грустно — Вася это видел.

«Ворочусь — обязательно зарегистрируемся», — окончательно решил Вася.

…Он шел за Буланкой, присвистывал и покрикивал густо:

— Н-но, милый! Прямо!

За спиной у Васи шагала соседская девчонка-подросток, которую взяли «в помочи», кидала в борозду крупную вялую картошку в белых бородатых ростках.

— А у тетки Марьи картошек еще мер пятьдесят останется, — вдруг сообщила девчонка. — Вчера насылались покупатели, а она говорит: «Погоди, сын уедет… При нем не стану продавать».

Матери было уже за шестьдесят. Она тучнела от года к году, седые волосы на голове редели, а брови над плакучими глазами оставались черными и густыми. Она до июльской жары ходила по пыльной улице в больших, разбитых валенках, качаясь, как утка. До июля не вынимала она и вторых рам в избе, поэтому и в кухне и в горнице было темновато, пахло цвелью.

— Подбивался тут колхоз под мой огород, — сказала мать Васе. — Хотели тут полоску обрезать, что к речке. Тебе, мол, не надо. А мне лучше видно, надо или не надо. Чай, у меня дети… Навозила, навозила землю, а теперь отдай! Сейчас и закон другой к личному хозяйству.

Вася молча усмехнулся: ну и мать — все законы знает!

Ночевал он в сарае, где его на ранней заре будили куры. Их у матери было много, они квохтали и хлопали крыльями так беспокойно, будто в курятник забралась лиса. И петух чуть свет орал проклятым голосом.

— А аесутся курки мои плохо, — скорбно говорила мать. — Постом гребни поморозили, а теперь зерна нету. На картошке одной, перо даже опадает.

Но яйца были белые, крупные, и их было много в плетушке, у матери под постелью. Обирала она их тщательно не только в курятнике, но обшаривала заброшенный одичавший смородинник, спускалась в овражек, в молодые лопухи.

«И зачем прибедняется? — с досадой думал Вася. — Боится, что денег посылать не буду?..»

Дров он в этот приезд твердо решил не рубить: в саду под яблонями он еще в прошлом году сложил в клетку полторы сажени березовых дров. Там они и остались, только почернели, и клетка покосилась.

Но мать обиделась:

— Должно, судьба мне при старости лет в нетопленной избе доживать, — со слезой сказала она. — Может, чужие кто пожалеет…

Вася упрямо молчал. Спросил только:

— А Валька-то что же, не собирается?

— Он уж если к Спасу… Яблочко какое подоспеет, огуречков засолю.

И, видимо, желая задеть Васю, мать сообщила:

— Валюшкина-то жена на инженера заканчивает. У его и у самого золотая головка. Кабы Полька его поумному руководила, у его бы тоже диплом в кармане лежал.

Мать ждала, что Вася посочувствует. Но он неожиданно сказал:

— А я, мать, тоже женился.

Ее как-то передернуло, ушибло. И она обидчиво поджала губы.