Вячеслав Королев - В лесах Карелии

Сидевший на табурете возле стены Остреинов внимательно посмотрел на Ковалева и начал медленно расстегивать пуговицы на своем полушубке.

— У вас сегодня хорошо натоплено, Сергей Иванович. Разрешите мне снять полушубок и придвинуться к столу. Сдается мне, что разговор у нас сегодня серьезный, а я, грешный человек, привык к такому порядку: чем серьезнее разговор, тем короче дистанция между договаривающимися сторонами.

Сняв полушубок, Остреинов уселся возле самого стола, положил голову себе на ладони, а локти на лежавшие на столе бумаги и, глядя в лицо директора, продолжал:

— Так о чем идет речь, Сергей Иванович? Прошу учесть, что я не умею решать вопросов, не зная существа дела. Загадки разгадывать — не моя специальность. Чем я могу быть полезен?

Ковалев в общих чертах рассказал о своем разговоре с Соляковым и Юриновым.

Остреинов внимательно выслушал, несколько секунд смотрел в одну точку на стене, потом отодвинулся с табуретом от стола и начал, улыбаясь, потирать руки.

— А скупой у нас нарком, Сергей Иванович, скупой. Я бы на его месте согласился половину лошадей отдать вам.

— Значит, в принципе можно определить, которые лошади карельские?

— Угадать из двух одинаковых лошадей карельскую? — Остреинов пожал плечами. — Такие задачи я решал, когда мне было пятнадцать лет.

— Интересно, как вы угадаете? — искренне заинтересовался Ковалев.

— Очень просто: обе лошади карельские!

— Позвольте... — разочарованно протянул Ковалев. — Вы думаете, что там одни дураки сидят. Это несерьезно.

— Если бы там сидели дураки — могло бы ничего не выйти. Дурак стал бы бездоказательно твердить, что обе лошади вологодские. Иди вертись вокруг него. А умный начнет доказывать. Обязательно. А вот тут-то я его и накрою.

— Как?

— У меня же свидетели есть, председатели колхозов, из которых эти лошади в Вологду отправлены.

— Где вы их взяли?

— Да во Втором поселке я мигом добрых два десятка таких «председателей» найду. Все приметы, все повадки лошади расскажут, не увидав коня в глаза; скажут, какая у него кличка, и на Евангелии поклянутся, что лично пахали на ней два года с лишним.

— Да-а, надо было уполномоченным Совнаркома в Вологду не Сапожкова, а вас посылать.

Остреинов ошалело посмотрел на директора.

— Какого Сапожкова? Каким уполномоченным?

— Послали с мандатом Совнаркома какого-то Сапожкова, но нарком говорит, что пустое дело.

— Такой мордастый верзила с кривым носом?

— Черт его знает, понятия не имею.

Остреинов обиженно развел руками. Его глаза и лицо выражали и упрек, и недоумение.

— Сергей Иванович... Вы же серьезный человек... Мы же договаривались в самом начале разговора... Вот что получается, когда тебе не говорят всего существа дела!

— Простите, Остреинов, я вас плохо понимаю.

— Я же просил вас, Сергей Иванович, рассказать мне все. Вы должны были начать с посылки Сапожкова...

— А кто он такой?

— Зачем вам знать? Если это тот Сапожков, то я бы вам сразу сказал: идите, Сергей Иванович, домой и ложитесь спокойно спать. Лошади будут в Карелии с абсолютной гарантией.

— Вы его знаете?

Остреинов мечтательно улыбнулся. Потом медленно начал покачивать головой, вспоминая, очевидно, что-то из своего прошлого.

— Знаю ли я Сапожкова... Такого пройдоху, Сергей Иванович, природа создала в единственном экземпляре. Я в этом уверен.

— Вы вместе работали?

— Как вам сказать... Мы с ним четыре года в одном учреждении занимались воспоминаниями о прошлом и кое-что делали для этого учреждения.

Ковалев понимающе покачал головой и глубоко вздохнул.

— И вы уверены, что Сапожков привезет лошадей?

— Я не ручаюсь, что он пошлет сорок лошадей нашему леспромхозу. Надо, Сергей Иванович, мне туда выехать, и немедленно. Сапожков не знает, что я работаю в этом заведении, простите, в леспромхозе. Лошади могут проследовать мимо нас. А я вас понял так, что первые сорок лошадей должны быть у нас. Я правильно понял?

— Если бы вы сумели это сделать, Елисей Эпаминондович...

— Не надо, Сергей Иванович, — предупреждающе поднял ладонь Остреинов, — Я уже давно отвык от положительных эмоций. Я их боюсь так же, как громких похвал в мой адрес. Сапожков их принимает и даже любит, он моложе меня на десять лет. И потом он еще дурак.

— Какой же он дурак, если вовсе не знает препятствий на своем пути?

— Он лишен чувства меры. Самой природой лишен. Он глуп. Его надо направлять и все время сдерживать. Тогда он всемогущ. Раньше это делал я.