Вячеслав Королев - В лесах Карелии

Но в это мгновение, открыв лбом дверь, головой вперед в кабинет влетел человек. Это был комок каких-то лохмотьев неопределенного цвета, отовсюду торчали клочья ваты. Стукнувшись об стол, человек выпрямился и злыми глазами затравленно посмотрел на директора, Ковалев узнал его. Это был Барабаш-младший. Старший Барабаш медленно входил в кабинет следом.

— Ну, вы идите, — сказал Ковалев своим собеседникам. — И не дай бог, если что-нибудь будет сделано не так, как я сказал.

— Вот, директор, — ткнул Барабаш-отец в сторону сына, — доставил я к тебе дезертира. Поймал уже на станции железной дороги в Беломорске. Одежду с себя продал, купил водки и поил солдат, чтобы, значит, они его к себе в эшелон взяли. Чуть было не сделал он меня на старости лет дезертирским родителем...

Барабаш-старший так посмотрел на сына из-под лохматых бровей, словно собирался задушить его собственными руками.

— Теперь, директор, ты решай, — продолжал он, — сам его застрелишь как предателя или в трибунал передашь. Дело твое, хозяйское.

А «хозяин» сидел на директорском стуле, смотрел влюбленными глазами на «дезертира» и думал: «Ну, что прикажете делать? Не наказать нельзя — по его примеру многие самовольно на фронт побегут. А как же я буду наказывать, если мне его расцеловать хочется! Эх, сплоховал Колька, опыта не хватило».

— Ну вот что, — строго заговорил он после длительной паузы. — Марать свои руки я не стану. А трибуналу и без таких свистунов дела хватает. Я ему такое устрою, что похлеще любого трибунала будет!

Директор встал, изо всех сил сохраняя суровость на своем лице. Строго и вместе с тем торжественно заявил:

— За допущенное дезертирство назначаю тебя, Николай Барабаш... — Ковалев сделал паузу, — помощником машиниста!

Отец и сын одновременно открыли рты: столь неожиданным было решение. Старик ухватился за бороду.

У сына был такой вид, словно его ударили по голове чем-то тяжелым.

— Ты понимаешь, что это такое? — продолжал директор, обращаясь к новоявленному механизатору. — Без помощника машиниста паровоз за дровами в лес не поедет. И опять две сотни баб впрягутся в вагонетки и потащат их на себе за четыре километра. Сразу спросят: почему так, кто виноват? Вот тогда я и поставлю тебя перед ними и скажу им, кто ты такой. Как думаешь, много от тебя останется?

Барабаши продолжали молчать.

— Паровоз пару дней простоит, там небольшая авария, так ты завтра приходи на мотовоз. Не опоздай! Он уходит в лес ровно в семь утра.

(Пройдет десять лет, и в клубе соседнего леспромхоза в присутствии почти всего коллектива предприятия под бурные аплодисменты министр лесной промышленности Карелии по поручению Президиума Верховного Совета СССР вручит машинисту-наставнику Николаю Барабашу орден Трудового Красного Знамени. Но об этом никто не знает в эту минуту...)

Только ушли отец с сыном, как в кабинет вошел военный — человек лет сорока пяти, с круглым добродушным лицом, в круглых же очках с металлической оправой, с легкой тросточкой в правой руке. На петлицах его шинели были кубики старшего лейтенанта. Подойдя к столу, он переложил трость в левую руку и четко, но без излишней молодцеватости, приложив руку к шапке-ушанке, со значительным финским акцентом доложил:

— Товарищ директор леспромхоза! По приказу штаба Карельского фронта вверенный мне отдельный батальон прибыл на заготовку дров для Кировской железной дороги. Командир батальона старший лейтенант Хуусари.

Поздно вечером в поселке уже все знали, что авария на паровозе произошла потому, что крышка люка была вся в раковинах. Знали также, что для исправления нужно эту крышку посадить на прокладку из мягкого металла. А пока лес будут возить мотовоз и все пятьдесят две лошади. Трелевать его к дороге снова придется на женщинах. В течение ночи Ковалев, Люсин, Рядов и Барсуков закончили всю необходимую перестройку производства.

А к восьми часам утра у кабинета директора выстроилась огромная очередь старух, детей и стариков. Их никто не звал, они пришли сами. В руках каждого был какой-нибудь металлический предмет: миски, ложки, подстаканники, подсвечники, иконные оклады, портсигары...

В кабинете за столом директора сидели Ковалев, Люсин и машинист Иванов. Входившие люди молча клали принесенный предмет на стол директора и с надеждой смотрели на начальство. Начальники, тоже молча, рассматривали предмет, иногда передавали его друг другу, некоторые вещи даже пробовали на зуб и возвращали обратно. Так прошло уже больше пятидесяти человек, когда в кабинет ворвался Остреинов.