Вячеслав Королев: В лесах Карелии

— У, гады, — не выдерживает белокурая голубоглазая молодая женщина со вздернутым кверху носиком, — я бы этим фашистам... — и она сжимает на столе маленькие кулаки.

— Ты вот завтра на свою вагонетку на кубик дров прибавь, а то, я смотрю, вы там к легкой жизни клонитесь, — резко перебивает ее женщина лет сорока.

— Господи, там в снегу ночами лежат, смерть в сорока шагах, а мы тут на матрацах прохлаждаемся... — восклицает одна из сидящих недалеко от Ковалева.

Поговорить о производстве, о делах леспромхоза директору не удалось.

— Завтра, Сергей Иванович, насчет этого, — закричали хором женщины, — успеем еще. Сегодня только про фронт!

Перед уходом Ковалев обратил внимание на небольшого старика, сидевшего с краю на нижних нарах. Он вместе с женщинами поднялся провожать директора до двери.

— А ты, дед, что здесь делаешь?

— Живет он тут, с нами, — ответило несколько человек.

— Как же так? Барак-то женский! Остреинов, — обратился Ковалев к коменданту-завхозу, — в чем дело?

Подошла женщина, советовавшая белокурой прибавить дров на вагонетку.

— Не тронь ты его, Сергей Иванович. Пусть он с нами живет. Для духу держим. Человек он уже безобидный, а какой ни есть — все мужик в доме. Штаны носит — и слава богу. Оставь у нас.

— Ну, что ж, раз надо для духу — пусть живет. — И директор распрощался с женщинами.

На столе директора леспромхоза два телефонных аппарата. Один обычный, по нему можно звонить куда угодно. Чтобы позвонить в наркомат, надо у Нюхчи попросить Сумпосад, у Сумпосада — Беломорск. Пока дозваниваешься до наркома, зубы заболят. А второй аппарат — необычный. По нему можно звонить только секретарю ЦК компартии республики, ведающему промышленностью, Солякову. Поэтому телефон так и называется: соляковский. Здесь совсем просто: позвонишь — ответит девушка. Попросишь товарища Солякова, и говори с ним, если он у себя. Петр Васильевич Соляков не только интересуется всеми мероприятиями, которые проводит или собирается проводить леспромхоз, но и велит обращаться к нему с просьбами, в том числе и с самыми мелкими. «Передам Юринову, он решит», — отвечает он на большую часть просьб. Иногда такой порядок приводит к курьезам: «Петр Васильевич, инжекторы на паровозе совсем изношены, того и гляди — из строя выйдут, паровоз остановится. Нельзя ли найти два инжектора?» — «Хорошо, скажу Юринову, найдем». Через два дня звонит начальник станции: «Сергей Иванович, в твой адрес платформа с двумя прожекторами прибыла, пришли мужиков выгружать. Человека четыре понадобится, большие, дьяволы».

Это вместо инжекторов по указанию Солякова прислали прожекторы.

Но Соляков порядка менять не хочет. Характер у него упрямый, человек он настойчивый.

Ковалев считает за счастье работать под руководством такого шефа. Мелкие недоразумения, вроде упомянутого выше, не мешают решению крупных деловых вопросов. Такие вопросы решаются Соляковым обстоятельно, спокойно и в то же время оперативно. А главное — секретарь ЦК не треплет нервы понапрасну. Если и ругает, то тоже обстоятельно, без крику и нервозности, всегда справедливо.

Поздно вечером Ковалев сидит за столом в своем кабинете, разбирает почту и тоскливо посматривает на соляковский телефон: «Будь добр, не звони ты сегодня и завтра. Что я буду докладывать? До двадцати вагонов еще далеко. Дела, конечно, поправляются, но не так, как хотелось бы. Дрова теперь возим только паровозом и мотовозом, но трелюем-то больше половины на женщинах! И нельзя мужиками заменить. Заготовка для женщин — еще хуже. С такими бревнами в снегу женским делом много не наворочаешь, а их на метровку разделать надо».

Много у директора забот и хлопот. Но Ковалев твердо верит, что все утрясется, встанет на свои места. Самыми острыми остаются два вопроса: питание и трелевка дров на женщинах. Невозможно смотреть, как в сани вместо лошади впрягаются от четырех до шести женщин, как они, утопая по пояс в снегу, тащат дрова с лесосеки до узкоколейной дороги. Такая забирает душу тоска, жалость и злость, что хоть караул на весь лес кричи. И никакого просвета.

Люди Вирозерова стали работать лучше, с прошлым — никакого сравнения. Барабаш прибирает их к рукам не торопясь, но основательно. Невыполняющих нормы остались единицы. Довольно быстро удалось перевести заготовку и подвозку дров на десятичасовой рабочий день, а вывозку — на круглосуточный режим.

Люсин, Рядов, Барсуков, Марцинкевич и другие руководители производства не выходят из лесу по двенадцать-четырнадцать часов. Все осунулись, под глазами черные полукружья. Виновата не только работа, сказывается недоедание.