Алексей Горбачев - Последний выстрел. Встречи в Буране

Она всегда выслушивала его с живой заинтересованностью и просила рассказывать о больных поподробней.

— Сегодня приходил Рыбников, — сообщил он о колхознике с фермы. — Что-то много у него жалоб...

— Неужели опять обострение? — забеспокоилась Фиалковская.

— Видимо, обострился радикулит.

— Радикулит? Нет, у него был бруцеллез.

— Вот как? — удивился Михаил Петрович. — А я заподозрил другое...

— Доктор Светов за такое подозрение в дым разнес бы вас на врачебной конференции.

— Да, да, забыл курс инфекционных болезней, хотя сдал когда-то на пятерку, — грустно признался он.

— Рассказывайте, кто еще приходил, какие диагнозы вы понапридумывали, — с улыбкой попросила она.

— Больная уже начинает посмеиваться над лечащим врачом? Это мне нравится: благоприятный признак, — говорил он, вглядываясь в ее чуть порозовевшее лицо.

В палату неожиданно вошел Синецкий в наброшенном на плечи не по росту коротеньком халате.

— Любуйся, Лида, я «москвича» тебе пригнал!

— Правда? Отремонтировал? — Она хотела приподняться, но Михаил Петрович вовремя удержал ее.

— Лежите, вставать нельзя.

— Но хоть посмотреть на «москвича» можно? Из окна он виден?

— Виден. Вон стоит, — кивнул на окно Синецкий.

Михаил Петрович и Синецкий вдвоем подняли кровать за спинки.

— Вижу, вижу, — восторженно проговорила Фиалковская, потом грустно добавила: — Машину легче вылечить, чем человека.

— Что ты, Лида, — горячо заговорил Синецкий. — И ты скоро встанешь. Михаил Петрович слово дал поднять тебя в рекордно короткий срок. И поднимет!

Она с улыбкой посмотрела на доктора, как бы спрашивая: это правда? вы давали такое слово? И тут же обратилась к Синецкому:

— Коробку скоростей заменил?

— Не только коробку, новый двигатель поставили! Кузов раздобыли у соседей. Не узнаешь ты своего старичка. Поскорее выздоравливай. Махнем с тобой на «москвиче» в Казахстан за утками.

Лидия Николаевна еще более оживилась и, кажется, готова была вскочить с постели, чтобы побежать к машине. Михаил Петрович радостно поглядывал на нее и думал, что Синецкий, пожалуй, хорошо придумал, подогнав к больнице отремонтированную машину.

Синецкий и Михаил Петрович вышли из палаты. Оглядывая больничный коридор, Синецкий удрученно говорил:

— Теснота здесь невообразимая.

— Поп жил — не жаловался.

— То поп, а тут колхозная медицина.

— В вашей же власти расширить возможности колхозной медицины, — заметил Михаил Петрович.

— Трудноватое дельце. — Синецкий почесал затылок.

— Но ведь каждому ясно — больница нужна.

— Верно, каждому ясно, — согласился Синецкий. — Но вы попробуйте доказать это хотя бы одному нашему председателю — не докажете. У него готов ответ: мое дело — хлеб, молоко, мясо. Другое — не моя забота. И не хочет он понимать очевидной взаимной связи между «тем» и «другим». В своих суждениях Иван Петрович, к сожалению, не одинок. Потому-то и ютится наша больничка в бывшем поповском доме. И это не от бедности, нет, строительство больницы мы смогли бы осилить без ущерба для хозяйства. Но...

— Извините, Виктор Тимофеевич, я плохо разбираюсь в ваших делах. Но если хотите знать, вот что странно и удивительно: почему же вы, секретарь партийной организации, не попытались убедить председателя силой партийного влияния? Неужели коммунист Воронов не подчинился бы воле своей организации.

— Рассуждая логически, вы правы. Но если взглянуть на это по-человечески, мы с Иваном Петровичем уж столько переломали копей, что их обломками можно было бы огородить весь Буран... Но о больнице, откровенно скажу, у нас речи не было. До меня только сейчас дошло, в каких скверных условиях приходится работать медикам.

— Жестокой же ценой вы меняете свое отношение к больнице.

— Да, цена жестокая, — признался Синецкий. — Мы вообще жестоко расплачиваемся за все наши большие и малые ошибки...

Если бы тихая речушка Буранка забурлила, разбушевалась да смыла бы в один миг все опрятные сельские домики, если бы Фиалковская вскочила с постели, пустилась бы в пляс и переплясала всех заядлых бурановских танцорок, — Михаил Петрович, кажется, не так удивился бы, как был удивлен неожиданным приездом операционной сестры Веры Матвеевны Косаревой. Она вошла в больницу — высокая, тонкая, с плащом, переброшенным через руку, с маленьким кожаным чемоданчиком. Вошла и сразу ахнула:

— Батюшки! Михаил Петрович, да на кого ж вы похожи? Да что же с вами тут сделали? Узнать невозможно, совсем похудели, кожа да кости! Уезжали, было шестьдесят восемь килограммов, теперь же и пятидесяти не наберется... Ну-ка, становитесь на весы.