Иван Рахилло - Лётчики

Андрея мучила неопределённость с аттестацией. «Неужели отчислят?» Страх перед грозной и, как ему казалось, никчёмной будущностью, если он не будет летать, заставили его с особенным рвением налегать на теорию. Он не ходил в клуб, забросил любимый велосипед и все вечера просиживал за учебниками.

С ветрочётом и расчётной линейкой Андрей теперь работал, как заправский штурман. Он помогал в мастерских ремонтировать самолёты, заменяя моториста. Командир эскадрильи не мог надивиться такой подвижнической прилежности молодого курсанта, проникаясь к нему невольной симпатией. «Неудача всегда мобилизует человека», — думал он, любуясь, как Клинков старательно контрил тросы растяжек.

Однако обстоятельства складывались не в пользу Андрея — член медицинской комиссии, врач-невропатолог, пока не давал своего окончательного заключения. Андрей не спал ночами, с ужасом представляя ту минуту, когда ему сообщат об отчислении из школы. С новой, исступленной энергией наваливался он на учебники, на работу в мастерских.

Боясь разочаровать друзей, Андрей перестал отвечать на письма. Даже Марусе не ответил, не хотел кривить душой, в родной дом отделался скупой открыткой. Можно было любить девушку, товарищей, цветы, музыку, но как было не любить самолёты, птиц, облака и всё, что летает! Андрей завидовал даже бумажке, поднятой вихрем на высоту, мысленно летя с ней над аэродромом, над выгнутыми крышами ангаров, над синей степью, над бегущей к морю речкой Качей. Он болезненно скрывал от всех эту свою странную, ни на что непохожую любовь. Летать он готов был с утра до ночи, хоть круглые сутки не садясь на землю. Эта одержимость переходила в заболевание, в тоску по небу.

И бывает же такая удача! После долгого перерыва ему неслыханно повезло. Во-первых, он нашёл на аэродроме конскую подкову, как известно, верную примету счастья. Во-вторых, — бейте в бубны! — командир эскадрильи предложил ему, рядовому курсанту, сопровождать его на бомбёжку морских кораблей.

Не приказал, а именно предложил.

— Клинков, не хотите ли слетать со мной вместо летнаба? (Командир эскадрильи хотел немного поддержать Андрея). Ну как?

И не дожидаясь ответа, стал объяснять ему боевую задачу. Черноморская эскадра вышла для учений в открытое море. По ходу маневров её должна атаковать с воздуха авиация. Но восьмибалльный шторм, разбушевавшийся в море, закрыл бухту поперечной волной и не даёт возможности подняться гидросамолётам. Командующий эскадрой обратился в авиашколу с просьбой — хотя бы одним сухопутным самолётом условно обозначить морскую эскадрилью и провести с воздуха атаку кораблей. Необходимо рассчитать курс полёта, разработать план атаки, а также наметить калибры бомб.

Все математические расчеты произвёл начальник штаба школы, старый, седой штурман, участник гражданской войны. Он подробно рассказывал Андрею, в каком случае нужны бомбы фугасные, в каком — осколочные.

Спать Андрей лёг около полуночи, но все расчеты были закончены и командованием одобрены.

Взлетели они на рассвете. Ещё на земле Андрей ознакомился с техникой сбрасывания бомб, но этого ему и не требовалось, — бомбометание условно обозначалось разноцветными ракетами: алыми, белыми и зелёными. Биплан с перкалевыми крыльями и мотором в четыреста лошадиных сил казался Андрею чудом техники, грозным наступательным оружием — он чувствовал себя непобедимым богатырём. Но как только самолёт оторвался от берега и прижался к воде (для скрытности они шли на бреющем полете), Андрей сразу почувствовал неравенство их хрупкого аппарата с могучей и грозной стихией бушующего моря. Стоя на берегу, человек всегда с опаской и некоторым тревожным уважением любуется штормом. На берегу он твердо уверен в своей безнаказанности, да и волны там не так грозны. Но здесь, в открытом море, под крыльями самолёта, они с неистовой скоростью проносили к берегу свои лоснящиеся слоновьи спины, в безудержной злости мчась к берегу. И на этом бескрайнем, сине-чёрном от ветра и шторма пространстве закипающих волн самолёт уже не казался Андрею таким могучим и недосягаемым, наоборот, его фанерное тело, обтянутое перкалем, невольно вызывало у Андрея сравнение с хрупкой этажеркой. А лететь в шторм на такой этажерке — не очень приятное ощущение. Их снабдили какими-то плоскими поясами, пахнущими залежалой резиной, но как на плыву, в случае аварии, надувать их, Андрею было неясно. Выдали просто для психологического успокоения.