Иван Рахилло - Лётчики

Он явно намекал на Андрея, и Маруся, поняв намек, густо, до слёз покраснела. «Знали бы…», — с горечью подумала она. Однако Хрусталёв по-своему расценил её замешательство: «Влюблена и любима». Он встал.

— До завтра, товарищ Нестерова. Жду в одиннадцать. Подумайте и приходите.

«Всю ночь до рассвета читала газеты с сообщениями о спасении наших полярников с героического корабля «Челюскин». Лежала с открытыми глазами и явственно представила себе морозную полярную ночь, на льдине сколоченные наскоро из выловленных брёвен бараки, и в них — женщин и детей, направлявшихся на зимовки. Самой маленькой из них, родившейся в Карском море, дали имя Карина. Мои мысли и сердце с ними.

А что бы могла сделать я для спасения этих людей? Ничего. Вот я стою на берегу, вижу где-то вдалеке зарево костров, а сделать ничего не могу.

Но наши герои-летчики показали всему миру, на что они способны.

Первым достиг лагеря Ляпидевский. Как он вывез женщин, как спас детей в немыслимую погоду, рассказать невозможно. Здесь нужна музыка. Гимн. Читая об этом и представляя всю картину, я от радости плакала навзрыд. Со всех концов к лагерю летят наши герои. У Доронина замерзал мотор, и он несколько раз был вынужден садиться в незнакомой местности в тайгу, на снег. При пятидесятиградусном морозе!

От счастья и гордости у меня сжимается в горле.

Молоков подвешивал под крылья дополнительные патроны из фанеры, и в них вывозил людей. Он один спас около сорока человек.

Нет, теперь это уже неоспоримо, я должна научиться летать!

Уже светает, а я всё ворочаюсь, думаю. Картины, одна другой обворожительней, возникают передо мной. То я лечу на север. То вожу почту. То доставляю врача в недоступную глушь.

Вдруг осенила догадка: может, Андрей не пишет потому, что принимает участие в спасении челюскинцев! А я, глупая, думаю о нём самое нелепое, что может прийти в голову.

Андрей, мой дорогой, прости, я позволила тебя оскорбить подозрением! Как хочется, чтобы он был там, среди летчиков-спасателей.

Девчата спят. А я лежу и от бессонницы записываю в дневник. Пахнет жжёной бумагой, дымится самодельный абажур из газеты. По краям весь почернел, вот-вот вспыхнет. Пора гасить свет. Голова разламывается на части… Но я же не такая смелая. Я обыкновенная. Не знаю. Подруги советуют. В конце концов, отказаться всегда можно. Не знаю, не знаю… Все же какое-то чувство, похожее на самолюбие или желание доказать Андрею, что он зря гордится, подталкивает меня. Как всё в жизни странно складывается. А вдруг это само счастье постучалось ко мне в окошко! «Ау, Марусенька…» А я сама, своими руками оттолкну его… Гашу свет, пора бай-бай…»

С тяжелой головой, невыспавшаяся, Маруся явилась утром к Хрусталёву. Он уже ждал ее.

— Вы поднимались когда-нибудь в воздух?

— Ни разу.

— Гм.

Хрусталёв побарабанил пальцами по столу.

— Мне хотелось отвезти вас в аэроклуб. Но прежде один весьма дельный совет: никогда и ни при каких обстоятельствах не удивляться и не показывать вида, что вы испугались. Понимаете, наш брат иногда любит позабавиться над новичками.

Невысокий, по-девичьи миловидный пилот-инструктор, в новых щегольских сапожках, с низко опущенными по последней моде голенищами, но (что считалось высшим шиком) в старой залётанной кожанке, побывавшей, бог весть, в каких переделках (Хрусталёв видел насквозь этого «ветерана авиации»), доложил, что на аэродроме проводятся учебные полеты, дежурный по старту — инструктор аэроклуба пилот Рюмкин.

Держа руку под козырек, дежурный недоумённо косился на Марусю.

Товарищ Рюмкин, — обратился к нему Хрусталёв. — А не могли бы вы продемонстрировать нам ваше летное мастерство? — И он выразительно поглядел на свою спутницу. «Приехали проверять», — можно было прочитать по выражению лица Рюмкина. Привычным движением он застегнул пряжку шлема.

— Есть, товарищ начальник!

Хрусталёв помог Марусе привязаться ремнями и одобрительно похлопал её по плечу… «Главное, не подавать вида». Её оглушили резкие выхлопы набирающего скорость мотора, самолёт, покачиваясь, тронулся с места, и вот уже трава и земля, слившись в однообразную серо-зелёную реку, стремительно заструились в обратном направлении. Минута — и крылья машины повисли в воздухе. Это было новое, незнакомое Марусе, удивительное состояние невыразимой лёгкости! Будто во сне. Крыло напоминало рубчатую крышу вагона, когда смотришь на неё с железнодорожного моста. Крыша летит по воздуху. На стойке крыла полощется кем-то забытая тряпочка. Обыкновенная тряпочка.