Евгений Григорьев - Отцы

Она повернулась и, не оглядываясь, ушла.

Он испытал облегчение, все закончилось, он еле сдержал вздох. Он не хотел ничего говорить, но само вырвалось, не мог же уйти вот так, молча, проиграв.

— Ты звони мне! — крикнул ей вслед. — Я буду ждать.

Шаги на лестнице замерли. И он расслышал шелест-шепот:

— Да что же это такое…

Лифт опустился. Вышла девочка с собакой. Рыжий сеттер посмотрел на него ласковыми глазами и качнул хвостом. Он улыбнулся собаке, и девочка, сияя от гордости, с готовностью сказала:

— Ее зовут Альфа.

— Очень хорошее имя, — одобрил он и достал сигарету…

Таня стояла на лестнице, прижимая руки к лицу. Понемногу стала успокаиваться, задышала ровнее. Достала платок, вытерла лицо.

В окно лестничной клетки было видно, как пересекает двор Новиков. Воротник плаща был поднят, шел он спокойно-уверенно. Вот остановился, закурил, отбросил спичку и пошел дальше той же спортивной походкой.

Таня усмехнулась. Что-то прошептала. Медленно стала подниматься по лестнице.

Отец по-прежнему стоял в прихожей все в той же позе. Он молча наблюдал, как дочь снимает плащ.

— Ну что, папа? — Дочь слабо улыбнулась, она знала, что отец ее любит особой любовью, и понимала, как он сейчас переживает за нее.

— Что? — уронил отец.

Она прошла в комнату и увидела накрытый стол. Остановилась.

— Хахаль твой приходил, — объявил радостно брат.

— И ты с ним пил! — крикнула она.

— А чего ж.

— И ты? — Она обернулась к отцу.

— Да. Он сказал, что любит тебя.

Ее неожиданно одолел смех. Неожиданно для нее самой.

— Перестань смеяться! — крикнул отец и схватил ее за плечи. — Перестань так смеяться!

— Господи, — смеялась она, — да он вас всех презирает. А вы ему душу… Бедные мои… милые… хорошие…

— Успокойся, Таня, успокойся! — Отец тряс ее за плечи.

Она так же неожиданно вдруг успокоилась. Стала очень спокойной, слишком.

— Я спокойна, — сказала она усталым голосом, и отец отпустил ее. — Я спокойна. — Она подошла к столу налила рюмку. Выпила. Поморщилась. — Какая гадость!

— Даешь, — хмыкнул брат. — Горька любовь-то?

— Помолчи, — оборвал его отец.

— Таньке — можно, мне — нельзя.

— Может, что-нибудь скажешь? — обратился Дронов к дочери.

— А что говорить? Ты хороший, папа, хороший! Но он что захочет, то с тобой и сделает. Если захочет… Ты сам не заметишь.

Дронов подумал, не понял.

— В чем же он сильнее? Образованнее?

— Нет, папа, в подлости.

— Ну дает! — восхитился брат Сережа. — Вот что значит университет.

— Подлость — не сила, — тяжело выговорил отец как истину, проверенную жизнью. — Это — слабость, трусость.

Дочь обняла его за плечи, как маленького или как старенького.

— Папа, я тебя очень люблю. Что ты такой, вот такой, но жизнь — другая. Другая!

— Чего это ты околесицу несешь? — вмешалась мать. — Все живут и живут. Работают. И остальное. И мы, слава богу, не хуже других, можем людям прямо в глаза смотреть.

— Да, — сказала дочь, — потому что вы не мешаете ему. Пока!.. И он позволяет вам так жить.

— Кто это нам позволяет? — переспросила мать. — Сами мы и живем. Совсем рехнулась. Надо было столько умных книг читать, чтобы потом глупости в дом приносить.

— Подожди, — остановил ее Дронов. — Говори. Продолжай.

— Я видела сама, как он одного хорошего человека, нескольких… изничтожил, когда они ему стали мешать, хотя они не для себя старались, не для себя!

— Значит, он что, подлец? — уточнил Дронов. — Проходимец? Надо его разоблачить. Написать куда следует. За правду надо бороться.

Дочь стала смеяться.

— Разоблачи… У него на все есть слова. Связи. Ничего ты с ним не сделаешь.

— Такой недоступный? — отец впервые усмехнулся.

— Он тебе про свою жизнь рассказывал? Про блокаду?

— Ну? — насторожился отец. — Придумал?

— Не придумал, с ним так было, но он все равно врет. А ты, конечно, добрый мой папа, расчувствовался, стал его за стол усаживать.

— Конечно, — заступилась мать за мужа, — а почему мы волками на других должны смотреть. Мы честные люди… И забудь про него, подлеца. Лучше об учебе думай…

— Об учебе?.. — повторила пораженная дочь. — Об учебе… Он мне душу… А потом приходит и с отцом водку пьет, о своей любви рассказывает! Об учебе! Он мне сейчас говорит: звони, ничего, мол, не произошло. Давай дальше. Что дальше? — Зарыдала, не выдержала. — Не могу! Грязь!.. Грязь!..

Она кинулась в свою комнату, хлопнула дверью.

— Ваня! — закричала мать. — Закрылась!