Юрий Бондарев - Юность командиров

Полукаров ответил безразлично:

– Товарищ капитан, я превосходно понимаю, что совершил, так сказать, неэтичный поступок.

– Но почему вы его совершили?

Полукаров пошевелил своими покатыми медвежьими плечами.

– Может быть, я не герой, товарищ капитан…

– Вы плохой артист, Полукаров! Идя ко мне, вы плохо выучили роль! - с подчеркнутой неприязнью перебил Мельниченко. - Вы говорите так, словно жизнь ударила вас когда-то и разочаровала. Сколько вам лет?

– Двадцать один, товарищ капитан.

– Когда же вы успели набраться этого скепсиса по отношению к себе и к людям?

– Разрешите не отвечать, товарищ капитан? - тихо и выжидающе сказал Полукаров, и большелобое лицо его отклонилось в тень.

– Можете не отвечать. Я вас больше не задерживаю. Идите.

Полукаров стоял не двигаясь.

– Кто меня будет арестовывать? - спросил он бесстрастно.

– Нет, арестовывать я вас не буду. Я хотел это сделать, но раздумал. Ведь вы не герой. Зачем вас унижать? Вы и сами себя унизили. Вы хотите красиво пострадать, а вызываете к себе жалость! Нет, я не буду вас арестовывать. Можете идти.

Полукаров вышел.

Путь был расчищен к утру.

Капитан Мельниченко вел батарею в училище и видел, как вяло, пошатываясь в дреме, идут курсанты, как часто меняет ногу колонна, как растягиваются левофланговые, - буранная ночь вымотала людей вконец.

В столовой сели без обычного шума; одни обессиленно привалились к столам и сейчас же заснули; у иных клонились головы, ложки выпадали из рук.

С серым от усталости лицом Мельниченко ушел в канцелярию просмотреть расписание. Последние часы в первом взводе - тактические занятия, выбор наблюдательного пункта на местности; в остальных взводах - артиллерия, топография: занятия по классам. Капитан посмотрел в окно и прижмурился. Утро после буранной ночи было ослепительно солнечным, жестоко морозным. Но дымы не поднимались из труб вертикально в сияющее ледяное небо, а стлались, сизые тени их ползли по белизне крыш, по свежим сугробам. Стволы орудий плотно обросли инеем, поседели. Возле орудий ходил часовой, из-за поднятого воротника тулупа, из густого инея вырывался пар. Было двадцать градусов ниже нуля.

Капитан, щурясь, смотрел на белые до рези в глазах сугробы, на пар дыхания, тающий над головой часового, на слепящее косматое солнце и чувствовал, как голову медленно обволакивает теплая глухота сна. Капитан потер выступившую щетину на щеках, вызвал дежурного.

– Объявите батарее отбой! Преподаватель тактики в училище?

– Никак нет, еще не приходил.

– Батарею поднимать только по моему приказу. Шинели - в сушилку.

Капитан поднялся на третий этаж, к командиру дивизиона.

Положив жилистые руки на подлокотники кресла, Градусов читал какую-то бумагу. Он был в очках, китель расстегнут на верхнюю пуговицу - это придавало ему домашний вид. Увидев капитана, майор застегнул пуговицу, снял очки и сунул их в футляр. Он стеснялся своей старческой дальнозоркости.

– Садитесь, - указал на кресло, и губы его чуть поползли, готовясь к улыбке. - Слушаю вас.

– Я хотел поговорить с вами, товарищ майор, - начал капитан. - Думаю, что занятия по тактике первого взвода…

– Знаю, знаю, - перебил Градусов, и скупая улыбка осветила крепкое его лицо. - Люди вымотались на заносах, так? Вот тоже просматриваю расписание.

Белки его глаз были красноваты после бессонной ночи: час назад он вернулся в училище, усталость чувствовалась в том, как он сидел, в его взгляде, в движениях его крупного тела, его рук.

Он снова улыбнулся, размышляюще побарабанил пальцами по столу.

– Все это верно, люди устали, - повторил он, мягко глядя на капитана. - Курите! - Придвинул раскрытый портсигар, взял папиросу, но не закурил, помял ее и аккуратно положил на прежнее место, шумно вздохнул и продолжал ровным голосом: - Но меня вот какой вопрос интересует, капитан. Что подумают сами курсанты, когда поймут, из-за чего мы отменили занятия в поле? Положим, вот вы - строевой офицер, ваши люди всю ночь копали орудийные позиции, устали, а утром вступать в бой. Как вы поступите? Курите, курите… Не обращайте на меня внимания. Я ведь мало курю. - Он потер ладонью грудь.

"Старик думает и выигрывает время. У него еще нет решения", - подумал Мельниченко.

– Товарищ майор, все, что было на фронте, переносить в училище рискованно, - заговорил он и, кивнув, отодвинул портсигар. - Спасибо, я только что курил. Вы же не будете устраивать артиллерийский налет боевыми снарядами, чтобы научить людей быстрей окапываться или лежать часами в снегу. Я говорю о простом. Люди вымокли, вымотались на заносах, и занятия в поле не принесут нужной пользы. Отдых, хотя бы короткий, - вот что нужно.