Мария Прилежаева: Пушкинский вальс

— Можешь представить, Вячеслав Абакашин не едет, — объявила Нина Сергеевна, с холодным укором взглянув на Настю сквозь очки, как будто именно Настя виновна в отказе Абакашина ехать.

— Так подвести в последний момент! В горкоме, гороно — всюду известно…

— Но ведь только он… — несмело перебила Таня Башилова.

В качестве секретаря комитета она чувствовала себя ответственной за некомсомольское поведение Вячеслава. Но Нина Сергеевна слишком уж тяжело реагирует. Как будто разразилась невесть какая катастрофа. Ну, отказался Абакашин, ну и что? Другие-то едут! На одного человека меньше, и только.

— В горкоме, гороно — всюду известно, что десятый класс едет всем коллективом, — не слушая Таню, продолжала Нина Сергеевна. — В том-то и смысл, что всем коллективом! Один отказался, и уже не то впечатление. Уже не то.

Она гневно шагала по комнате. На ее цветущем, с правильными чертами лице льдисто поблескивали стекла очков.

— Таня, ты заняла неправильную позицию как секретарь комитета, — говорила она, отчеканивая каждое слово. — Ты выражаешь настроение комсомольцев, у вас примиренческие настроения. Нельзя, вы не имеете права! Надо на Абакашина повлиять, возмутиться по-комсомольски! Надо срочно принимать меры, а не сидеть сложа ручки, а не мириться с дезертирством и срывом общего дела.

— Какие же меры? Вячеслав говорит, у него есть причины, — робко вставила Таня.

— Дезертир всегда найдет себе оправдание.

— Но, Нина Сергеевна, ребята добровольно едут. В конце концов, и без него обойдемся! Не хочет, как хочет, — ответила Таня, все больше робея от холодного тона учительницы.

Она не знала, как повлиять на Абакашина, ведь сама-то она на стройку не ехала! Она только перешла в десятый класс.

— Вот Настя, хотя и не член комитета, могла бы поагитировать Славку. Или Димка Лавров, он бригадир. А вот и Димка, легок на помине!

Димка прибежал с мокрыми волосами и обмотанным вокруг пояса сырым полотенцем. Должно быть, он только с купания, от; самой реки мчался бегом. Вбежал, стоп! Димка, ты совершенно не умеешь таиться. Все твои чувства прямо так и написаны на темном от загара, худом, ребячески открытом лице!

— Настя! Вот не думал тебя здесь застать!

— Следовало бы поздороваться сначала с учительницей, — сухо заметила Нина Сергеевна.

— Извините, Нина Сергеевна, здравствуйте! Таня, здорово! А я случайно забежал по дороге. Что тут у вас?

Таня сконфуженно покачала головой: «Ах и не спрашивай!» — и отвернулась к окну.

— Вячеслав Абакашин отказался ехать, вот какие у нас происшествия, — сообщила Нина Сергеевна, блеснув на Димку очками.

— Вот так чепе, — озадаченно протянул он, занося пятерню к макушке. И не донес. Остановило выражение Настиных глаз. Она глядела так жалко, почти плача, словно ужасно в чем-то была виновата. Он испугался. — Настя! — позвал он.

Теперь и Таня с Ниной Сергеевной заметили: Настя не похожа на себя.

Настя шла в школу, думая, что расскажет в комитете об уходе отца. Всю дорогу твердила себе: «Только не плакать. Только бы выдержать и не заплакать». Но, узнав о Вячеславе Абакашине и увидев учительницу и ее ледяные очки, она поняла, что не может сказать. Хоть убивайте, не может.

Она стояла посреди комнаты, точно в ожидании суда, свесив руки вдоль тела, и Нина Сергеевна, поправив очки, проговорила с нервным смешком:

— Как я догадываюсь, новое чепе!

— Что с тобой? — шагнув к Насте, спросил Димка.

Загар схлынул у него с лица, скулы туго обтянулись бледной кожей, и стала очень заметна худая, вытянутая, как у гусенка, шея.

— Настя?!

Димка на нее наступал, она невольно попятилась к двери.

— Говори! Что? — грубо, как брань, отрывисто выговорил он.

— Я тоже не еду, — сказала она.

У нее вырвалось «тоже»! Она похолодела, у нее слиплись губы.

— Но ведь это развал! — ахнула Нина Сергеевна, растерявшись до жалости. — Накануне отъезда? А завтра обещали в газете статью. Это развал! Это распространится мгновенно, как эпидемия гриппа. Мы никого не соберем завтра к поезду. Что у нас происходит? Дружбы, амуры. А дело? А комсомольская честь?

— Настя! Идем! — тихо позвал Димка. Он взял ее за руку, осторожно, словно больную. — Ничего не известно, не бейте в набат, погодите. — Это относилось к Нине Сергеевне. — Идем, Настя.

Он вывел ее из комнаты комитета и, не отпуская руки, сбежал, увлекая ее за собой, вниз по лестнице, в вестибюль, из школы на улицу.

— Верно?

— Да.