Л. Пантелеев - Том 1. Ленька Пантелеев

— Мама, — говорит он вдруг, приподнимаясь над подушкой.

— Ну?

— Ты спишь?

— Боже мой!.. Нет, это невозможно!..

— Мамочка, — шепчет ей в ухо Ленька, — ты знаешь, а ведь я видел того, клетчатого…

— Какого клетчатого?

— Ну, того, который тебя провожал наверх.

Александра Сергеевна молчит. Но Ленька чувствует, что мать проснулась.

— Где? — говорит она очень тихо.

— Он здесь, в гостинице… У себя в номере…

— Не шуми!.. Ты разбудишь соседей. Ты говорил с ним?

— Да. Ты знаешь, у него, оказывается, дядя в Америку уехал…

— Куда?

— В Америку. В Центральную… Это где? Там, где Мексика, да?

— Да… кажется… Только ты, милый, никому не говори об этом.

— О чем?

— О том, что ты видел здесь этого человека. Понял?

— Понял. Он тоже просил не говорить. Он сказал, что ты — хорошая. Ты слышишь?

Александра Сергеевна долго молчит. Потом, обняв мальчика за шею, она крепко целует его в лоб и говорит:

— Спи, детка!.. Не мешай соседям.

И Ленька засыпает.

…Хозяин гостиницы не обманул. Утром пили чай в ресторане, где все было как в мирное время — мельхиоровая посуда, пальмы, ковры, белоснежные скатерти, официанты в полотняных фартуках… Сам Поярков стоял за буфетной стойкой и, улыбаясь, кланяясь, приветствовал входящих гостей.

Официантов было немного, они сбивались с ног, разнося по столикам чайники с чаем и кипятком, блюдечки с ландрином вместо сахара, сковородки с яичницей, черствые французские булки, сухие позавчерашние бутерброды…

Денег официанты с посетителей не брали.

— Не приказано-с, — улыбаясь и пряча за спину руки, говорили они, когда с ними пытались рассчитываться. — Завтра — пожалуйста, с нашим великим удовольствием, а нынче Михаил Петрович за свой счет угощают.

Ленька и Александра Сергеевна сидели за маленьким столиком у разбитого окна. Отсюда хорошо был виден и ресторан, и буфетная стойка у входа, и площадь, и театр, и магазин «Сиу и К°»

На залитых солнцем улицах уже не было так безжизненно и пустынно, как вчера вечером. То тут, то там мелькали за окном фигуры прохожих. Проехал извозчик. Пробежал босоногий мальчишка с керосиновым бидоном в руке. Где-то недалеко, в соседнем квартале, бамкал одинокий церковный колокол. На балкончике над магазином «Сиу» пожилая женщина в пестром капоте вытряхивала зеленый бобриковый ковер…

По мостовой, со стороны бульвара, нестройно прошла большая группа военных и штатских с винтовками за плечами. В последнем ряду с грозным видом шагали — тоже с ружьями на плечах — два гимназиста, один — высокий, с пробивающимися усиками, а другой — совсем маленький, лет тринадцати.

— Мама, смотри, смешной какой! — сказал Ленька, пробуя выдавить из себя презрительную усмешку. Но усмешка не получилась. Он почувствовал, что смертельно завидует этим вооруженным серошинельникам.

— Не зевай по сторонам, кушай яичницу, — окончательно убивая его, сказала Александра Сергеевна.

В ресторане стоял веселый гул, звенела посуда, слышался смех. То и дело хлопала дверь, появлялись новые посетители.

— Пожалуйста, пожалуйста, господа, милости просим, — кланялся и улыбался за буфетом хозяин. — Вон столик свободный… Никанор Саввич, пошевелись, — окликал он пробегавшего мимо старичка официанта.

Он весь сиял, этот седобородый добряк Поярков. Ленька смотрел на него, и ему казалось, что за ночь хозяин гостиницы еще больше пополнел, зарумянился, расцвел.

— Господа, слышали новость? — обращался он к сидящим за ближайшим от буфета столиком. — Городская управа с утра начала работать!

— Что вы говорите! Настоящая управа?

— Самая настоящая. Словечко-то какое приятное, а?

— Да, звучит весьма ласкательно.

— И кто же вошел в нее?

— Черепанов фамилию слыхали?

— Помещик?

— Он самый.

— Помилуйте, но это ж черносотенец, известный монархист.

— А вас что — не устраивает?

— Меня-то, пожалуй, устраивает, но ведь… вы понимаете…

— Еще бы не понимать. Все понимаю, уважаемый. Учтено. Там на все вкусы, так сказать, блюда приготовлены. И меньшевики имеются и кадеты… Эсерам даже — и тем местечко нашлось.

— А от рабочих?

— Ну, нет, это уж — ах, оставьте! Довольно. Побаловались.

— Послушайте, но ведь это же неумно.

— Ничего. Играть-то ведь нам уже не с кем. Все кончено.

— Как же кончено? На окраинах, говорят, и до сих пор постреливают.

— Э, бросьте. Какая там стрельба! Так просто — мальчишки-гимназисты небось балуются…

Хлопнула дверь. Хозяин повернул голову, оживился, поправил на шее полотняный воротничок, приветливо закланялся.