Михаил Панин - Матюшенко обещал молчать

Вскоре хлопнула дверь, и Виктория, выскочив за калитку, пошла куда глаза глядят. Гурский, без пиджака, выбежал вслед за ней, догнал и грудью загородил дорогу. Она, держась на расстоянии, попробовала его обойти, в одну, в другую сторону. Но он, растопырив руки и ничего не говоря при этом, как непослушную козу или курицу, стал загонять ее во двор. Она и не очень противилась, нагнув голову, шла впереди него и, сдвинув брови, улыбалась. От возбуждения он весь дрожал, суетился, волосы торчком стояли на голове, и тут впервые стало заметно, что он намного старше своей жены.

Закрыв за Викторией калитку — для верности замотав ее проволокой, подергал, — немного подождал и снова куда-то ушел. Он несколько раз приходил и уходил, подолгу стоял на дороге перед домом, словно решая, куда бы ему еще сходить.

Тетя Тама вся извелась, сгорая от любопытства. Наконец во дворе послышались его шаги.

— Можно?

Сдержанно поздоровавшись с тетей Тамой и Галиной, он присел к столу, выложил пачку сигарет, спички.

— Можно я буду курить?

— Курите, курите.

Тетя Тама поспешно пододвинула ему пепельницу.

Он держался солидно и даже слегка высокомерно, как и подобает человеку, только что пережившему драму. Пыхтел сигаретой — он не умел курить — и скорбно молчал, ибо пережитая драма дает это право человеку — не начинать первым разговор.

— Ну как, нашлась вчера ваша жена? — не выдержав, первая бодренько спросила тетя Тама.

— Нашлась...

— Ну вот, а вы переживали. Она, наверное, в кино была?

Тетя Тама уже все знала от Вадика и теперь гнула, как ей казалось, вполне безопасную версию о кино.

Гурский помолчал и с непонятным выражением кивнул:

— Ага. Она мне тоже так сказала. Что была в кино...

Что-то тут было неладно.

— Но дело в том, Тамара Николаевна, что никакого кино вчера не было...

В наступившей тишине он медленно извлек из заднего кармана сложенную вчетверо афишу и как вещественное доказательство развернул ее на столе.

— Вот здесь говорится, — афиша была на литовском языке, — что девятичасовой сеанс отменяется по техническим причинам. Мне об этом еще вчера сказали, когда я по дворам бегал. Вот вам и кино... — Он аккуратно сложил афишу и снова спрятал ее в карман. — А она мне до двух часов ночи содержание рассказывала...

— Что вы говорите! — только и сказала тетя Тама. А про себя подумала: так не повезло бабе...

— То и говорю. Так что мы сегодня уезжаем. Я уже машину вызвал.

— Такси?

— Нет, из Вильнюса пришлют. Я позвонил министру, сами понимаете.

— А кем вы все-таки работаете? — слегка оробев, спросила тетя Тама..

— Я шофер. Министра вожу, — просто пояснил он. — Хотя у меня и среднетехническое образование.

— Ясно. А может, вам и не надо уезжать? — сказала тетя Тама. — Сейчас самое время настает, грибы пойдут, картошка молодая.

— Спасибо! А что же я ее. — тут оставлю? Пусть в городе сидит, бензином дышит. Раз вести себя не умеет. Детей, конечно, жалко. Здесь хорошо: и лес, и речка, и молоко свежее. Они даже поправились, вы заметили?

Он вздохнул. Спрятал сигареты и собрался идти. Его было жаль, но у тети Тамы, грешным делом, вертелось на языке спросить, о чем все-таки рассказывала ему ночью Виктория, какое содержание и насколько развита у нее фантазия... Она сдержалась. Зато не выдержала Галина.

— А в городе ваша жена... — вкрадчиво начала она.

Он понял.

— Нет, в городе она ведет себя нормально. Вы не подумайте, в общем мы неплохо живем. Это здесь контроля нет. Больше вопросов не будет?

— А вам не кажется, что вы похожи на страуса?

— Нет, — сказал он. — Вы думаете, я специально нагрянул? Все подстроил? Нет. Просто — интуиция. Она сама говорит, что что-то такое чувствовала, — не без гордости усмехнулся он. — Ничего. Я — терпеливый. Семейная жизнь, как война, без потерь не бывает.

— Но разве можно так жить?

— Выходит — можно.

— А зачем?

Он не знал зачем. Как-то ему это не приходило в голову. Он пожал плечами и, уже стоя на пороге, задумчиво посмотрел на Галину....

— Знаете что, давайте я вас все-таки познакомлю с Реутом?

Он ушел, пообещав, что, может, зайдет еще попрощаться. Машины долго не было. Он неприкаянно кружил по двору, нервничал, но в дом не заходил. Потом все же решил взглянуть, как там собирались в дорогу, и сейчас же оттуда донесся его крик:

— А я говорю — поедешь! Нет, поедешь! И слушать не хочу! Ты мне уже сто раз обещала! Я из-за тебя из армии ушел! А не желаешь — мы уедем одни! Я заберу детей!