Александр Розен - Прения сторон

«Не кончено, а только начинается…» — еще раз повторил Ильин и с такой силой сжал стакан, что стекло подалось и лопнуло. Подбежал испуганный официант.

— Ничего, ничего, — сказал Ильин. — Это мелочь… Я заплачу… Что вы на меня все уставились? — крикнул он раздраженно и вдруг увидел, что кровь заливает скатерть.

Все вокруг повскакивали, и отовсюду послышались советы:

— Главное, чтобы стекло не попало!

— Перевязать надо!

— Ноль три звоните!

— Уж прямо: по такой ерунде «скорую»!

— Крови-то, крови…

Прибежала какая-то пожилая женщина в белой куртке, заведующая или буфетчица, деловито осмотрела две глубокие ранки на ладони и большом пальце и необыкновенно ловко забинтовала Ильину руку. Густо запахло йодом. Все кафе молча следило, как она управлялась.

— А ты говоришь — «скорая», смотри, как завзято сделано, — сказал один из трудяг, открыто ставя «маленькую» на стол.

— Сразу видно, медицинское образование!..

— Ах ты, дело какое! — сказала женщина в белой куртке. — Меня на фронте аж газовая гангрена боялась. Убери посудину! — крикнула она, заметив «маленькую». — У нас здесь не положено!

— Ну, дает!.. — сказал парень, пивший шампанское.

Ильин быстро расплатился и вышел из кафе. Рука горела то ли от пореза, то ли от йода, но чувствовал он себя бодрее, чем час назад. Мысль о том, что все только начинается и что впереди борьба, все больше и больше нравилась ему. «Ну что ж, давайте двигайте, в ноль три не позвоню. Двигайте, с этого и начнем! Не кончено, а начато!..» — думал он, спускаясь в метро.

…Возможно, что мне придется уйти из адвокатуры… Найду работу где-нибудь под Москвой… Рядом лес, чудесный воздух…

…Я живу один, жена в Москве, дети учатся, нельзя их оставлять, но, кажется, Андрей хочет переехать ко мне. С Милкой это труднее, здесь нет музыкальной школы…

…Милая Лара! А может быть, сам господь бог послал эту «ахинею», чтобы вразумить меня?..

В метро, кроме Ильина, было еще четверо: молодая парочка, изо всех сил старавшаяся привлечь к себе внимание тисканьем и поцелуями, пожилой человек, с отвращением глядевший на них, и в глубине вагона молодая женщина в зеленом пальто, с японским зонтиком, который она раскрыла и поставила на просушку. Ильину показалось что-то знакомое, но пустой вагон качался, как пьяный, и ничего толком разобрать было нельзя.

— Проспект Мира!

Парочка, целуясь и тискаясь, вышла из вагона, а зеленое пальто повернулось к Ильину. Дунечка! Но Ильин не успел выскочить.

— Двери закрываются!

И, словно это был сигнал к атаке, Дунечка быстро сложила зонтик и перебралась к Ильину.

— Я сегодня не смогла быть в суде!

Ильин сморщил лицо, как будто досадуя, что из-за грохота ничего не слышит.

— Я сегодня не смогла быть в суде! — старалась Дунечка перекричать поезд.

— Краснопресненская!

Ильину совершенно не нужна была Краснопресненская, но он выскочил, боясь Дунечкиных вопросов. Вслед за ним выскочила и Дунечка. Теперь они стояли друг против друга на пустой платформе.

— Я сегодня не смогла быть в суде, — в третий раз начала Дунечка. — Евгений Николаевич, куда же вы… — Она догнала Ильина у эскалатора. — Я звонила вам домой. Хотелось поговорить.

— Но я с утра не был дома, — сказал Ильин, с надеждой глядя на плавное течение перил.

— Вы всегда возвращаетесь так поздно? — спросила Дунечка. Кажется, она хотела еще о чем-то спросить, но только махнула рукой. Ильин уловил в ее голосе что-то необычное, но он был слишком занят собой, чтобы еще над чем-то задумываться. — Я специально вышла, это не моя станция, — сказала Дунечка и вдруг разрыдалась.

— Ради бога, что случилось? — растерянно спрашивал Ильин.

Того только не хватало: поздний вечер, станция метро, которая, оказывается, ни ему, ни ей не нужна, дежурная в красной фуражечке, кажется, совсем забыла о своих обязанностях и с интересом смотрит на растерянного Ильина и рыдающую Дунечку.

Но теперь сквозь слезы прорывались слова, и скоро Ильин стал понимать суть дела. Ее книга о Тамаре Львовне зарезана, она всем безумно нравилась, ей всюду говорили, что «социальная биография» — это как раз то, что сейчас требуется, но потом начались интриги, и ее стали со всех сторон спрашивать, а что это значит: «социальная биография». Дунечка жаловалась куда-то очень высоко, и где-то там была сделана надпись: «Разобраться, взять на контроль», — с этой надписью можно было покорить всю Москву. Но снова начались интриги, и Дунечке посоветовали хотя бы кусочек напечатать в газете, которая часто поднимает социологические темы. Но там печатают только своих, там клоака и дискриминация. Дунечка так и брызгала именами людей, которых Ильин любил читать, и трудно было поверить, что именно эти люди хотят съесть Дунечку вместе с ее зеленым пальто и японским зонтиком. И, наконец, сегодня она была у Тамары Львовны.