В лицо, уши, в глаза товарища Бориса еще жарче ударяет яростный вихрь колес. Товарищ Борис задыхается. Товарищ Борис кричит туда, вниз, в грохот колес:
– Быстрееей… реей… еее… впеерееед… реее…
Последняя разумная сопротивляющаяся мысль серой птицей проносится в голове товарища Бориса. Товарищ Борис вздрагивает, выпрямляется, оглядывается. "Что это? Где штамп культуры тысячелетней?"… – шепчет он. Но кругом ночь, мрак, рев, грохот, вихрь. Серая птица мелькает и пропадает. Руки товарища Бориса еще судорожнее, до хруста в пальцах, впиваются в мерзлые поручни. Тело товарища Бориса – камень и, туго, как камень, перегибается снова, лицом вниз, туда, в грохот колес, и -
– ееей… ооод… ооуууаа…
Крик зверя, бессмысленный, дикий, торжествующий. Должно быть, так кричал мохнатый предок товарища Бориса, разбивая палицей голову врагу. Товарищ Борис кричит, воет, исходит судорогой… грохот, лязг, треск…
И вдруг…
…на плече чья-то рука.
Вздрагивает сердце до боли остро. Летит миг, быстрый, как точка. А точки достаточно. От обожженного мозга передается ток. Мускулы вспыхивают и отвердевают. Товарищ Борис уже вырван из омута стихийного и вскрик неожиданности задержан в горле. Уже умышленно товарищ Борис задерживается в том же согнутом положении еще на секунду. Не спешит. Потом оборачивается и выпрямляется.
Перед ним жутким вопросом вспыхивает огонек папиросы.
Товарищ Борис видит огонек еще нереально, еще как в тумане. Огонек пляшет вопросом. А в мозгу товарища Бориса серой мутной птицей уже – мысль, уже по-человечески дерзкая мысль. Товарищ Борис неуспокоившимися пальцами медленно достает портсигар, не спеша вынимает папиросу.
– Разрешите прикурить, доктор.
В голосе – последняя муть, и сквозь муть – глухая улыбка.
– Пожалуйста… думал… перегнулись, кричите… дурно… – смущенно говорит доктор. Он трезвее – должно быть проспался.
А товарищ Борис:
– Вы правы, доктор. Россия брошена на рельсы и несется вот, как этот поезд… сломя голову. И, знаете, мы уже обскакали Европу. Представьте только: мы, – Азия по-вашему, а Европа все-таки отстала… Ах, чорт, – весело засмеялся он, точно спохватившись, – да ведь это в вашем стиле, дорогой доктор. Это вам нужно говорить, а не мне… Так вот и обскакали Европу. Обскакали, несмотря на то, что мы – Азия. Устарела Европа! Ведь вы теперь, дорогой доктор, встретьте француза, грека, англичанина, – о чем будете говорить с ними? Ведь будете поучать, поучать. Не правда ли? Чем-то мы стали выше Европы… Вот, доктор, – опять раскатисто рассмеялся товарищ Борис, едущий по командировке служебной из Смольного, – это вы давеча заразили меня своей Россией с ведром…
Доктор молча из темноты смотрел на него. В молчании чувствовалось изумление.
– А насчет революции в Европе и лохматого мужика русского – не беспокойтесь. Революция в Европе придет обязательно. И не во имя мечты, как полагаете вы, а просто в силу… ну закономерного развития капиталистических отношений. Это тоже прописи, – скажете. Ну, что ж, если в это мы верим. Даже не верим, а знаем. А мы еще, дорогой доктор, постараемся ускорить эту революцию. Мы ее на штыках понесем в Европу… Ха-ха, миру – мир, миру – братство, миру – равенство и мечту подадим на острее штыка. Неправда ли, заманчивая перспектива?! Вы возмущены, негодуете, ужасаетесь, – верно ведь говорю? А мы понесем. И, знаю, – донесем и память сотрем о вашем страшном духе, пронесшемся над Европой. Вот, доктор… ничего тут не поделаешь. Загляните в историю: все великие учения, все великие религии подавались бедному человеку на кончике меча. Даже религии любви, – христианство, например. И коммунизм – не исключение, дорогой доктор. Таков человек. Был таков, есть таков, но не будет таков – верю в это я. А также напрасно вы нас и распинать собираетесь. Вы распнете, а мы на третий день воскреснем… по писанию. Нам некогда, доктор, сомневаться, некогда страдать… Ах, да, еще мужик лохматый, мамонт в лаптях… Ну это, говоря вашим словом, просто утопия. Здесь, я должен сказать, вы ничего не понимаете. Народничеством пахнет. Просто, знайте, что если лохмат он, – причешем. – Вот доктор… Ну, что смотрите? – весело засмеялся товарищ Борис, – думаете, – сумасшедший? Да, нет, доктор. Это гораздо проще, – это стихийное. Грохот, лязг, ночь, ветер – ну, вот и орал. В каждом кусочек его спрятан, и в вас есть.
– Это не стихийное, это – русское, и отсюда, пожалуй, ваши утопии, – серьезно сказал доктор.
Читать дальше