Дмитрий Холендро - Избранные произведения в двух томах. Том 2 [Повести и рассказы]

Мама, как водится, говорит:

— Я же вас совсем не знаю!

— Познакомимся…

Но то ли схлынул первый порыв, захлестнувший душу, то ли предчувствие подсказало, что обидит он Мастуру дорогой покупкой, он купил ваньку-встаньку, забавного богатырька с колокольцами в пузе. Смешно так позвякивали…

Мастура сказала:

— Спасибо!

И прижала его с цветами к груди.

Выходя из универмага, наткнулся Кеша на зеркало, не узнал себя. Щеки плоские. Подтянуло. Глаза остановились, в одну точку смотрят, как приклеенные. Он и не он…

Конечно, Мастура была с ним, потому что он улетал. Это всегда и всем свободу дает, когда говорят не «до свиданья», а «прощай».

На перекрестке дирижировал машинами щеголеватый милиционер, под носом веник усов — врастопыр. И толстяк. Отчего это в Ташкенте милиционеры толстые? От солнца, что ли? От лепешек?

Милиционер резво сунул свисток под свой черный веник и задул свирепо, зашелся, когда они с Мастурой хотели перебежать улицу. Вернул. Вот и спасибо тебе. Задержал хоть на минуту. А Мастура кивнула на милиционера как на последнюю достопримечательность.

— Наша знаменитость.

Еще минуту можно задержаться, посмотреть.

Знаменитость, не чувствуя своего веса, поворачивалась балериной и помахивала своей полосатой палкой грациозно и неумолимо. Ловкий дядя.

Тут подъехал трамвай, заскрежетал. Хорошо. Еще минута — переждать, пока он пройдет. Но Мастура побежала, и Кеша выскочил перед трамваем и, подражая знаменитости, поднял руку. Вожатая, темная, худая женщина с усталым лицом, кулаком ему погрозила, а Кеша подмигнул ей. Мастура уже перебежала дорогу, а вожатая еще и звонком брякнула. Да не сердись, поехали! Кеша опять показал ей, чтоб ехала. Как артист. А в руке-то цветок застрял. Пиончик. Потеха!

Знай Кеша, кому она грозила кулаком и звенела, он бы не потешался.

Мастура бежала к своей улице, как будто убегала от Кеши. Вот и тополя, и говорливый арык. Во дворах, за заборами, притаилась тьма. Как в тот вечер, когда он приехал, но сейчас он улетает. И одинокая струна звучала, как тогда в каком-то раскрытом окне.

— Мастура! Куда же ты?

— Идите, идите к себе!

— Я же улетаю.

Она остановилась около своего дома.

— Ну и улетайте! Счастливо!

Колокольчики внутри ваньки-встаньки вздрогнули под ее рукой и затихли за дверью, на которой появилась, пока их не было, белая бумажка с предупреждением: «Астарожна — акрашена». Не поскупился на «а» художник, поставил везде, где можно. И потрескавшуюся дверь выкрасил густо. Вероятно, к Первомаю…

— Мастура!

Не ответила. В недоумении постоял Кеша, расстегнул свой великолепный пиджак, одернул галстук пониже и подумал: «Дождя бы сейчас. Или воздуха холодного. Хоть глоток».

Снова он стоял перед зеркалом в комнате своей тетки, незнакомой женщины, которую много лет назад закинула в Ташкент, на улицу эту, ее судьба. Что за ней скрывалось, за судьбой? Может быть, голод. Может быть, другое несчастье. Может быть, любовь.

Кеша стоял и досматривал, какое у него лицо. Рыло. В рыжеватом от электричества стекле отражались растерянные светлые глаза, нос с квадратным кончиком, будто кто-то пальцем придавил в младенчестве, да так и осталось. Н-да, какой-то шутник любил палец в ход пускать, забавляя себя и детку, отец, что ли. Отца он не помнил вовсе. Как будто его и не было…

Еще украшал наяринского помощника лесничего пышный хохолок. Немного. Честно говоря, не понравился он сам себе, помощник лесничего. Правда, никогда он так придирчиво себя не рассматривал, но вот и рассмотрел. Никакой радости.

— Ладно, — сказал он наконец вслух и вздохнул.

Алимджан рассмеялся сзади. Он развалился в плетеном кресле посредине полупустой комнаты — пришел проститься.

— За ней знаешь какие мальчишки ухаживали? И все попусту.

— Успокоил.

— Ты брось, — сказал Алимджан серьезней, подойдя и положив свою налитую надежной силой руку на плечо Кеши. — Никогда не горюй из-за девушки. Это мой тебе совет. На всю жизнь. Пропадешь.

— Почему?

— Времени уходит много. А время — это и есть жизнь. Поймешь, что зря грустил, да не поправишь. Ушло время.

— Не буду грустить, — пообещал Кеша. — Как ты.

— Как я.

— Ладно.

— Мою девушку звали Ляйли. Лучше всех была.

— Ну?

— Была… — подумал вслух Алимджан. — Есть!

— Почему не женился на ней?

— Спортсмены самые невезучие в личной жизни люди, у нее — каникулы, у меня — спортивные сборы. У всех — праздники, у меня — соревнования. Думаешь, легко молоток кидать? Намаешься.