Дмитрий Холендро - Избранные произведения в двух томах. Том 2 [Повести и рассказы]

— Хотите, я так трахну этой колотушкой, что там стрельнет?

Рядом с ними, собравшись гурьбой, молодые люди бабахали тяжелой колотушкой по пестику у длинной стойки, а по ней взлетал перепуганный ползунок, показывал, кто сильнее, иногда долетая доверху, взрывая там хилый пистон и радуя детей, жавшихся к аттракциону.

Растолкав всех, Кеша пробился вперед и выхватил колотушку из чьей-то руки. Бац! Не стрельнуло. То ли он занервничал, то ли не передохнул после бега рядом с пони, то ли ползунок оказался цепким, застрял где-то на полдороге. Кеша отходил, виновато отряхивая руки. Вокруг смеялись. Какая-то девочка заболтала косицами, точь-в-точь как на фотографиях Хакима-ака, крикнула, хихикая, в спину:

— Единица!

Он оглянулся, хотел погрозить ей пальцем, и вдруг все расхохотались. Ну что — мальчишка мальчишкой! Чему обрадовался, когда она пошла с ним, Мастура, показывать, какой резьбой расписал камни театра уста Ширин? Не мальчишка даже, а дурак дураком. Самому хоть смешно, по крайней мере, и ладно! Топай, топай… Вот так, не поднимая головы, — за чемоданом, на аэродром, потихоньку вернешь себе серьезное отношение к жизни, как только вернется своя жизнь, а тут все было несерьезное, вроде спектакля.

— Хотите, я так трахну этой колотушкой, что там стрельнет?

Мастура, наверно, домой ушла, пока он размахивался. Хотя бы!.. Он поднял голову — она рядом стояла, смеялась, как все, взяла его за руку и повернула к себе спиной. Начала отряхивать с его твидового пиджака единицу, наведенную мелом. Все эти полчаса, пока он ходил по площади, у него на спине торчал футбольный номер «вратаря». Вот о чем крикнула та ехидная девчонка в косицах: единица!

Какой-то удачливый силач, громыхнув колотушкой, загнал ползунок до «потолка», и теперь там стрельнуло. Ему захлопали. Кеша еще раз оглянулся, Мастура сказала участливо:

— Ничего, ничего…

Она была мягкая и простая, когда держалась свободно, даже смешливая была, все еще смеялась, отряхивая злополучную единицу, и Кеша усмехнулся, отлегло от сердца, если не считать той маленькой точки, которая болела все время. Ее еще слышнее стало.

Вышли из сквера, а фонтан все шелестел за спиной многоголосо. Какой-то мужчина, догоняющий такси у края площади, чуть не сшиб Кешу и зачертыхался. Странно, но он всем мешал… Маленький, как гном, дворник в белом фартуке едва успел отвести от него длинную струю воды, вильнув наконечником кишки. Струя долетела до чистильщика обуви, осыпав брызгами пыльные ботинки людей в очереди, и все они с досадой посмотрели на Кешу.

А может, ему так мерещилось, а смотрели они просто на Мастуру.

— Поехали в парк? — спросила она, показывая на автобус.

Он испугался, вдруг что-нибудь не так скажет, не так сделает, только радостно и благодарно согласился, мотнув головой.

В парке, куда они приехали, на берегу реки, испещренной тенями деревьев с обеих сторон, среди роз, выкипавших из клумб всеми мыслимыми расцветками, стояли низкие нары, покрытые старыми коврами. Люди в полосатых халатах ходили меж этими нарами с чайниками и пиалушками, такими узбекскими чашками из раскрашенного фаянса, без ручек. Держали их за крохотные донышки. Вот так и поддерживая их кончиками скрюченных пальцев и поджав под себя перекрещенные ноги, выставив вперед колени, сидели на нарах старики, один старше другого.

— Чайхана стариков, — шепнула Мастура. — Экзотическое место.

Слышалось, как птицы щебечут и не течет, а переливается река. Тишина возле города сразу замечалась. И эти тонкие птичьи пересвисты и всплески бегущей под деревьями воды не нарушали тишины, а именно в ней и звучали. В тишине само собой шепотом говорилось.

— Ага, — сказал Кеша, — старики, вижу… А нам можно? У пустых нар Мастура жестом пригласила Кешу сесть.

Он осмелел, забрался, поджав под себя ноги, скрестив их по-узбекски, а Мастура улыбнулась чуть заметно. Удивительно она улыбаться могла — быстро и одними губами на как будто застывшем лице.

Седоусый чайханщик, подпоясанный поверх халата белым платком, принес пузатый чайничек и две пиалушки и медленно составил все это с подноса к ногам Кеши.

— Рахмат, — сказал Кеша, прижав руку к сердцу и слегка поклонившись чайханщику.

Уж это он знал… Рахмат — по-узбекски спасибо, а руку к сердцу прикладывали всегда, когда благодарили. Традиция такая… У нас ведь тоже говорят — спасибо от всего сердца, а здесь показывают… Все понятно, когда хорошо…

Мастура плеснула чаю в свою пиалушку, опрокинула назад, в чайничек, чтобы растревожить заварку, а потом налила Кеше, протянула ему пиалу. Он взял и опять приложил руку к сердцу.