Дмитрий Холендро - Избранные произведения в двух томах. Том 2 [Повести и рассказы]

— Слышу!.. Ой, Настасия Павловна, а можно какую взять… посмотреть… если для учебы? Я ведь очень аккуратная с книгами!

— Да это все не те книги, Настя, какие вам понадобятся! Это медицина!

— А Григорий Михайлович доктор?

— Гомеопат.

— Извините, — сказала Настя, смутившись то ли от того, что вдруг сказала про книги, то ли от того, что не поняла последнего слова хозяйки. Ну да ладно, поживет, разберется…

А хозяйка заметила смущение Насти:

— Гомеопат — это не обыкновенный доктор, Настя.

— Да это я уж поняла.

— Не такой, как все, — прибавила хозяйка и поманила рукой Настю, даже не рукой, а одной ладошкой, одними пальцами… — Это спальня.

В деревянных спинках кроватей, как в темных зеркалах, проплыли отражения Насти большой и Насти маленькой.

— Здесь форточку весь день держать открытой, — учила первая. — В любую погоду. Гулять мужу некогда, а он уважает свежий воздух.

— В деревне бы ему жить! — осторожно сказала Настя, улыбаясь, потому что хозяйка улыбалась; и вдруг вспомнилась дорога на ферму, вдоль которой качались белые ромашки в ладонь, и то место на пригорке, где иной раз, в свободную минуту, она присаживалась отдохнуть под березой — вольный вид открывался отсюда на их речку и на поля, поднимавшиеся вверх, до середины неба, а за полями ободом еще темнел лес.

Хозяйка сошла вниз, отвела занавес от большой двери у вешалки. Настя шагнула под руку хозяйки и попала не в комнату, а в целую залу с круглым столом. На столе стояла ваза с цветами, и сама она вся сверкала разноцветно, пятнами, как букет. Проходя мимо, Настя задержала на ней взгляд: не разбить бы когда! На стене напротив висела картина — голая женщина поправляла волосы, закинув руку на затылок. Настя подумала о ней тоже по-деловому: тряпкой вытирать, что ли?

На полу лежал такой коврище, каких, казалось Насте, вообще не бывает, а все равно не хватало его до тумбочки с телевизором.

— Ковер чистится пылесосом, — сказала хозяйка.

— Сумею.

Что ж, уж Настя не слышала про пылесос, что ли? В руках не держала, а слышать слышала. Она вдруг расхрабрилась. Сил-то ей не занимать. Была же тут какая-то Варя, тоже не все, поди, умела сначала, а вот научилась.

Восемь лет прожила тут. И замуж вышла. Хозяйка добром ее вспоминает… Вот стоят непонятные розовые колпачки на золоченых ножках врастопыр. Настя заглянула под колпаки — там лампочки. Электричество. Вот и все. Она так расхрабрилась, что у нее щеки запунцовели. И она это почувствовала и сказала, чтобы отвлечь внимание хозяйки:

— Я музыку люблю. Дома по радио все слушаю, слушаю, пока не усну.

— Ну, музыку и у нас можно слушать, — сказала Анастасия Павловна, — но командовать этим буду я. Ладно?

Она говорила с ней как с подругой, и у Насти еще сильней зажгло щеки.

— Я все буду слушать, что вы говорите.

— Тогда у нас дело пойдет на лад…

С улицы доносился шум дождя, но здесь, рядом с Анастасией Павловной, ей, маленькой Насте, стало тепло. И все-то ей нравилось в хозяйке — и голос, и виток волос за ухом, и мягкая зелень халата. А хозяйка вдруг засмеялась и назвала плату. Забыли! И Настя радостно удивилась — да в колхозе счетовод столько же получает, а горбит с утра до ночи.

— И еда, — прибавила хозяйка.

Ну вот, и еда! Была бы верующая, подумала, что это мама за нее у бога попросила не давать дочку в обиду, и бог сказал: не дам, пусть только не ленится и слушается, старается, и все пойдет хорошо…

— Я покажу вам кухню! Настя!

И по тому, как громко прозвучал знакомый голос, Настя поняла, что, может быть, хозяйка не первый раз звала ее, и спросила:

— А дети?

— А детей у нас нет, — сказала Анастасия Павловна.

— Нет, так будут! — развеселилась Настя, и хозяйка рассмеялась:

— Ой уж! Я старая!

— Старая! Совсем старая! — рассмеялась и Настя. — Молодая!

Анастасии Павловне на вид и тридцати не было. От несчастья какого без детей, что ли? Так ведь муж сам необыкновенный доктор… И зачем же ей домработница, если без детей? Здоровая, крепкая… и добрая. Только бы и рожать детей, пока не поздно, радоваться.

Хозяйка провела ее в светлую кухню и по дороге показала еще одну дверь, за которой Григорий Михайлович принимал сейчас больного.

— Дома? — от неожиданности шепотом спросила Настя.

— Иногда он принимает дома. Там своя прихожая и свой вход со двора. Утром покажу.

— Нет, он дома… Григорий Михайлович? — поправилась Настя.

— Не робейте. Он хороший человек.

Они снова вышли в прихожую, где на вешалке висело черное мокрое пальто с кошелкой, прикрытой платком, и стояли под мягкой скамеечкой промокшие ботинки. Настя увидела их и подумала, что на них еще деревенская грязь. И есть вдруг захотелось. Сегодня кормить ее еще не за что, не заработала, так ведь яйца привезла, и можно чего-нибудь купить на отцовские деньги…