Дмитрий Холендро - Избранные произведения в двух томах. Том 2 [Повести и рассказы]

Обратная дорога в знакомые дали, в привычные места, откуда он приехал, осталась в стороне. Манящие дороги бежали по земле, но ведь не случайно, не просто так, ниоткуда и никуда, их протянули между местами, где жили, работали, мучились и боролись люди. Не пора ли и ему остановиться, чтобы, образно говоря, посадить свое дерево? Для людей. Он посмеялся над привычной торжественностью своего вопроса и подумал про себя: болтун. А вот взять да и перестать болтать — нет же ничего проще…

Петя изумленными глазами вбирал в себя степной простор, а ему все не было конца.

Они ехали, ели оладьи, и Петя радовался тому, что, кажется, останется здесь и увидит маки в человеческий рост.

1953

Утром вода в море бывает такой прозрачной, что плывешь и видишь свою тень на дне. Вода как воздух. Будто ее и нет вовсе. Она почти не задерживает света, и плывешь в зеленоватом пространстве и видишь всю себя, а тень крадется за тобой в глубине, по дну.

Леля следит за ней, гребя руками и улыбаясь. Потому что ведь и в самом деле смешно и радостно, что море бывает таким прозрачным.

Таким его можно застать лишь рано утром. Может быть, оно успокаивалось за ночь, когда все спало в тишине — и горы вокруг, и ветры? Может быть, оно ленилось с утра? Не грешно и морю полениться немного, если все отдыхают. Может быть, оно было светлым в эти часы потому, что солнце здесь вставало не откуда-нибудь, а из него, из моря?

Может быть, такое море было только здесь? Леля не видела других морей, да и с этим встретилась впервые в жизни.

Она приехала сюда с мамой отдыхать и по утрам первой ныряла в волны, такие спокойные, что даже тоненькой кромки пены еще не бывало на берегу.

Вылезешь — волосы отжимать не надо. Они острижены у Лели коротко, как у мальчика. Не нужно закрывать бумажкой вздернутый нос: уже облез в первые же три дня. Леля ложилась у воды и нагребала перед собой горы гальки в поисках красивых камешков.

Вторым обычно приходил Гулливер — так прозвали его за рост. Он с размаху ложился рядом и сразу начинал чиркать прутиком по плечу Лели. На загорелой коже оставались белые метки.

— Гулька! — возмущенно вскрикивала Леля.

— А?

— Что ты колешься?

— Я?

— А я?

Немного погодя он снова пускал прутик в ход, пока Леля не выхватывала его и не отбрасывала подальше. Тогда Гуля начинал сдувать в ее сторону песок с ладони. И наконец она сама забрасывала галькой его волосы, и шею, и плечи, ни капельки не жалея его даже тогда, когда веселый мальчишеский смех переходил в хриплые вопли о пощаде. Гулливер всегда немножечко притворялся.

Леля бросалась в море. Плыла сначала саженками, потом брассом и как придется. И барахталась, и ныряла, и, усталая, доплывала до флажка, качающегося на обшарпанном спасательном круге. Дальше заплывать не полагалось.

Так бы и прошли все дни…

— Отпустите круг, — сказал кто-то однажды над ее ухом.

Она оглянулась. Рядом неслышно скользила лодка, и в ней сидел без рубашки совершенно кофейный мальчик, которого она раньше здесь не видела.

Это была лодка спасательной службы.

Леля перехватила круг другой рукой.

— Нельзя?

Лет ему было не больше, чем ей, но он очень важничал и, во всяком случае, не добавил ни слова. Только перестал грести.

— А если я устала, тону? — спросила Леля с усмешкой.

Он ничего не ответил, и она отпустила круг. Флажок, касавшийся ее плеча, выпрямился.

— О чем он с тобой там говорил? — поинтересовался Гулливер, когда она вылезла из воды.

— Боялся, что я его круг утоплю.

— Это идея — утопить спасательный круг, — сказал Гулливер.

— Утопи!

Но Гулливер стал кидаться в нее камешками.

— Гуля!

— А?

— Перестань! — предупредила она, выбирая в гальке крупный голыш.

Волны, набегая, ласково щекотали ноги. В ямке, которую Леля раскопала прямо перед своим лицом, то поднималась, то приседала вода. Это дышало море, и, не оглядываясь, можно было угадать: вот волна подошла, а вот схлынула. Солнце пригревало. Снова тянуло в воду. Леля покосилась на лодку и подумала: «Покататься бы в ней! Может быть, утащить у этого мальчишки его боевое судно? Может быть, заплыть — пускай спасает?!»

Ее давно тянуло к рыбачьим лодкам, ночующим на берегу, поодаль от пляжа. Ранним утром, еще сквозь сон, она слышала, как, стуча моторами, они уплывали в море. Поздними вечерами следила за таинственными красными значками на носах возвращающихся баркасов.

Она видела, как рыбаки чинили сети, растянутые на берегу, и смолили их, окуная в жаркий, дымный котел, врытый по самые края в землю, брала в руки живую, выскальзывающую рыбу, и бородатый старик в майке-безрукавке объяснял, что это кефаль, а не ставрида… У старика лицо было морщинистое, доброе, и Леля попросилась в его пузатую лодку, чтобы плыть туда, где на высоких кольях, поддерживающих в море сеть, сидели чайки.