Рустам Валеев - Земля городов

Через два часа город полностью был занят красными. К этому времени Хемет, сменивший ветхую свою одежу на приличный костюм, стоял у ворот и смотрел, как едут красноармейцы и копыта их разгоряченных коней цокают по мостовой.

В одно сентябрьское утро уездный продкомиссар Каромцев увидел из окна кабинета подводу у коновязи. Морда коня была высоко вздернута уздечкой, привязанной к кольцу под дугой. А возле коня стоял человек в коротком бешмете, в барашковой низкой шапке, и голова его тоже была высоко поднята, а в руке колыхалась какая-то бумага.

— Кто такой? — спросил Каромцев не строго, а просто отрывисто, как и привык уже спрашивать, велеть, запрещать.

Тот не ответил прямо, сказал:

— В семь утра пришел. Вот по этой бумаге. — Быстрым жестом он протянул листок.

Это было постановление городского исполкома (лошадник, видать, содрал его с забора) о продразверстке, отпечатанное на днях и вчера расклеенное по городу: все граждане уезда обоего пола от 18 до 50 лет мобилизуются для проведения разверстки хлеба и фуража… все подводы Маленького Города и уезда поступают в распоряжение райпродкома и направляются по его указанию…

Каромцев глянул на лошадника:

— Надо зарегистрироваться. В исполкоме. А работать…

— Значит, сегодня не будет работы? — спросил Хемет.

Он так это спросил, что Каромцев внимательно поглядел на него и увидел, что глаза лошадника выражают не просто минутное настроение, а настроение его бытия, что ли. Была в них готовность к преодолению. И какое-то смирение одновременно. Потихоньку преодолевать — и потихоньку дальше, дальше, если, конечно, за первой целью есть у него и другая, и третья…

Каромцев спросил необязательным, едва ли не дружественным тоном:

— А почему ты так высоко задрал коню голову?

Хемет усмехнулся и ослабил уздечку, так что она провисла. А голову конь все равно держал высоко, сейчас даже приметнее было, как это гордо у него получается.

— Как зовут коня? — спросил Каромцев и опять испытал чувство расслабленности, необязательности.

— Бегунец, — ответил лошадник, и конь попрядал ушами.

С удивлением заметив это, Каромцев спросил:

— Ты по-русски его зовешь?

— По-татарски Югрек, — ответил лошадник, и конь опять попрядал ушами, услышав свое имя. — Я у Спирина работал, у хлеботорговца, — сказал лошадник. — Слыхал, наверно?

— Хороший был хозяин? — спросил Каромцев и почувствовал внутри у себя напряжение, присущее ему во всех неукротимых его делах.

— Мне он не хозяин был, — ответил лошадник. — Он своему хлебу хозяин был, дому, бабе своей. А мне он не был хозяин.

— Как же он не был хозяин, когда эксплуатировал твой труд?

— Я мог уйти от него всегда. Я тоже хозяин. Я мастер.

— Мастер? — несколько растерянно повторил Каромцев. — Я понимаю, гончар или шапочник — мастера…

— Мой конь… — сказал Хемет, и движение мысли изменило его непроницаемо спокойное лицо, но ему не удалось выразить того, что он хотел, и повторил опять: — Мой конь…

И лицо его опять приняло выражение спокойствия, даже некоторого самодовольства.

— Ну ладно, — произнес Каромцев. — Тебе, конечно, понятно, что все подводы города и уезда… независимо от желания владельцев, подлежат…

— Я это понял, — перебил Хемет. — Только сегодня я остаюсь без работы. Так, выходит?

— Хочешь возить меня?

— Тебя? — Хемет посмотрел на продкомиссара. — Тебя — нет, — сказал он.

— Почему? — спросил Каромцев резко. Но резкость произошла не от обиды, а изумления.

— Коня могут убить, если с тобой ездить.

— Но ведь и меня!.. — негодующе воскликнул Каромцев. — Меня в первую очередь могут убить. И тебя!..

— Конечно, — согласился Хемет. — Но и коня тоже.

— Ты — мелкобуржуазная стихия…

— Меня зовут Хемет.

— Мелкобуржуазная ты стихия, Хемет! Ведь ты будешь возить на ссыпной пункт хлеб, взятый у кулака. Так что же, ты думаешь, бандиты не могут напасть на тебя, отобрать хлеб, отнять коня? — Он помолчал, но Хемет ничего не ответил. — Своего коня я отдал Петухову, ему он нужней. (Петухов то и дело скакал по селам, где вспыхивали кулацкие восстания.) А наши клячи не годятся для дальних поездок…

— Это будет работа?

— Ты будешь получать то, что положено всем мобилизованным лошадникам.

Когда он повернулся и направился к крыльцу, услышал за спиной: