Михаил Толкач: Не уходя в атаку

У соседнего пути вдруг вспучился грунт, шумным фонтаном выплеснулся затхлый дымный воздух. «Пф-ф-фу-у!Н»

Акулов оглянулся. Оказывается, бомба ушла в землю так глубоко, что при взрыве не смогла выбросить толстый пласт, образовать воронку, и теперь испустила дух. Небольшие комки ударили по вагонам.

И вслед за мучительным стоном земли тяжело вздохнул Акулов, но не смог сразу сдвинуть ноги.

Поезд стремительно уходил от Шаромыша. Легко мотались вагоны, уносились назад телеграфные столбы, гудели мостики под колесами.

По отдаленным выстрелам орудий Демина старалась представить себе линию фронта. Но раскаты пушек бушевали за лесами справа и слева. В тяжелом громыханье и звоне металла, стуке колес ей это не удавалось, и она недовольно смотрела вперед. А мысли неотвратимо вертелись вокруг одного: «Что в Шаромыше? Отбили ли десант? Где Захар?»

Она взглянула на машиниста и удивилась его спокойствию.

А Трофим Федотович действительно уверовал, что все обойдется благополучно, и думал теперь

только о скорости. Малейшее замедление хода на подъемах воспринимал болезненно: ворчал на Смирнова, винил машину, ругал путейцев. Он прилагал все усилия к тому, чтобы поезд шел ровно, без замедлений. Но все чаще и чаще ловил он себя на том, что мысли его блуждают далеко, у дома, возле больной жены и малолетней внучки. Что же будет с семьей, если немцы захватят станцию?

Из-за маленького леска выплыли почерневшие деревянные строения, у поворота, позади домов с островерхими крышами, показался семафор. Дальше — головастая водокачка.

Мачта семафора покосилась, облупленное красное крыло его было опущено: въезд на станцию запрещен.

Машинист спросил Демину, не новая ли это сигнализация, но та отрицательно мотнула головой. Тогда он подал долгий гудок и притормозил состав, ожидая, пека откроется семафор. Терялись драгоценные минуты. Трофим Федотович насупленно поглядывал на станцию, покручивая обвисшие усы.

— Копуши негодные!

Демина тоже нетерпеливо смотрела вперед, досадуя за задержку.

— Один поезд с фронта не могут принять...

— Смазали пятки, — предположил Смирнов.

— Не болтайте лишнего, товарищ Смирнов! — строго предупредила Демина. Ей было не до шуток: на станции не заметно никакого движения, не видно ни одного человека. Наша ли она? Но дальше ждать нельзя.

Паровоз остановился у семафора. Демина и Смирнов спрыгнули и, пригибаясь к земле, побежали к станции. Из будки кочегар и машинист наблюдали за ними, готовые прийти на помощь.

К стрелочному посту разведчики подбежали с разных сторон. Павел заглянул в раскрытое окно и отшатнулся: над головой метнулись воробьи. В будке — пусто. Рычаги семафоров выворочены из станины.

Бросились к вокзалу.

— Смотались, паршивцы! — ругался на бегу Павел.— Гайки ослабели у грешных...

— Может, так надо...

— А нам не надо?

В вокзале они нашли ту же картину: пустые комнаты, безмолвие, следы поспешного бегства. Сквозняком шевелило бумажки на полу. В раскрытой печке тлели какие-то книги.

Как быть? Этот вопрос стал перед бригадой, когда все собрались на паровозе.

— Поехали к чертям в зубы.

Палкин хмурил брови и, чтобы скрыть свое недовольство, подбрасывал уголь в топку.

— Как же все-таки быть?

Демина с надеждой посмотрела на машиниста, словно тот знал выход, да не хотел о нем говорить.

— Быть так. Не поведу я поезд под закрытый семафор. Не приучен нарушать инструкции.

Палкин вытер паклей руки и собрался спуститься вниз.

— Как сигнал подадут, так и тронемся.

— Не до смеха, товарищ Палкин.

Демина задержала машиниста на лесенке:

— А здесь стоять, кого и чего дождемся?

— Комендант поезда найдет старшего военного начальника, выгрузим раненых. А мы поедем назад или уйдем с полевыми частями.

И Палкин спустился на землю.

Решай, Зоя Петровна Демина! В твоих руках жизнь сотен людей. И она решила:

— Стойте, Трофим Федотыч! Я требую ехать вперед.

— А если впереди поезд?

— Этого не может быть...

Демина сказала это не совсем уверенно, и нотка сомнения не ускользнула от машиниста.

— Сама веди, — быстро отрезал он. — В лоб поезду врежешься или к немцам в лапы привезешь...

Это упрямство взбесило Зою, и она потеряла самообладание: дрожавшей рукой раскрыла кобуру, хрипло выдохнула:

— На парово-оз!

Машинист как-то удивленно и медленно повернулся, забрался в будку, сел на свое сиденье.

Поведение Палкина возмутило и Смирнова: что такое со стариком? Доводы машиниста были для Павла несостоятельными, хотя какая-то доля разума в них есть. Но кто же откроет семафор? Требование Деминой казалось ему тоже не совсем справедливым: может, и в самом деле впереди немцы? Но не в характере Смирнова терпеливо ждать и неизвестно на что надеяться. Будь что будет!