Юрий Белов - Горькое вино Нисы [Повести]

— А мне в войну довелось там быть, — сказал Федор Иванович. — Недолго, правда, меньше месяца: ранило, вывезли, а уж потом на другой фронт попал. Да и города тогда не видел, не до того было. Помню только бронепоезд наш, как за пулеметом сижу, нога на педали дробь отбивает, мелко так: дзинь-дзинь-дзинь — страха унять не мог. Это когда самолет на нас пикировал. Страшно было.

— Так ты ж его сбил, — подсказал Сергей.

— Может, я, а может, другой кто. Один я, что ли, стрелял?..

Ели они неспешно и так, словно сели за стол не ради еды, а только, чтобы поговорить, а поесть между делом, между разговором, потому и забывали вдруг о бутерброде или наколотой на вилку золотистой масляной шпротинке. Это удивило Марину. Дома мать всегда ела молча и сосредоточенно и ее приучала помалкивать за столом.

— Следов войны теперь уж и нет в городе, — как бы с сожалением произнес Сергей, и это его настроение уловил отец.

— Хорошо, что нет! — откликнулся Федор Иванович. — Память о ней осталась — вот что главное.

Парням послевоенного рождения война представлялась иной, чем пережившим ее. Умом они понимают, что война — это плохо, но где-то в тайниках души живет сожаление: поздно родились, вот бы и нам… Для них война — уже история, а не часть жизни. Об этом подумал Федор Иванович, слушая рассказ сына.

— В сентябре сорок первого фашистское командование секретную директиву приняло: «Фюрер решил стереть город Петербург с лица земли… Путем обстрела из артиллерии всех калибров и беспрерывной бомбежки с воздуха сровнять его с землей… С нашей стороны нет заинтересованности в сохранении хотя бы части населения этого большого города». Так и сказано было: «Нет заинтересованности». Словно о какой-то торговой сделке.

— Да, уж они старались, — вздохнул Федор Иванович, вдруг загрустив, размягчившись, поддавшись той минутной слабости, которая бывала у него следствием душевного соприкосновения с далекой своей юностью. — Я эту звенящую педаль забыть не могу. Довели же… А ты говоришь: нет следов. Вот они, следы войны. — Он постучал пальцами по груди.

Чутьем угадав, что разговор этот тяжел и горек для Федора Ивановича, и радуясь своей догадливости и готовности помочь ему, Марина спросила Сергея:

— Вы и «Аврору» видели? Громадная, наверное?

— Мне раньше тоже так казалось, — сразу повернулся он к ней и посмотрел прямо в глаза, взглядом благодаря ее за поворот темы. — А корабль небольшой, по нашим нынешним масштабам. В радиорубке — детекторный приемник, наушники. Все маленькое, скромное, неказистое. А ведь именно через эту простенькую аппаратуру утром седьмого ноября было передано написанное Лениным воззвание «К гражданам России!». Небольшой корабль, а вы верно сказали — громада. Так воспринимается.

Гнетущее чувство покинуло Федора Ивановича. Он смотрел на сына с обожанием, так и ласкал взглядом, видно, очень любил и гордился. Бывшее в его глазах ожидание, так поразившее Марину при первом взгляде, сменилось удовлетворением, внутренним согласием, точно дождался, чего ждал.

— Да, Ленинград… — Он тихо улыбался чему-то своему. — Не богом дан — людьми построен. Тоже, и пыль, и грязь — все было, а поди ж… — И повернулся к женщинам; в глазах его снова плескалось озерной рябью ожидание: — Это ведь от вас зависит, от строителей. Захотите — и наш город будет не хуже. А что? Запросто.

— У тебя все — запросто, — отмахнулась Нина Андреевна. — Ты попробуй — поработай в наших условиях; что ни день — то как у Райкина: сижу, курю. В доставке материалов — перебои, в работе механизмов — срывы. Сколько бьемся, чтобы нас на злобинский бригадный подряд перевели. Обождите, говорят, подготовиться нужно… Я на городском партийно-хозяйственном активе об этом хочу говорить. И о качестве. Это же больной вопрос. Верно, Марина?

От неожиданности Марина поперхнулась, залилась краской, быстро-быстро закивала согласно, лишь бы отвели взгляды от нее, дали прийти в себя. А никто и не уделял гостье особого внимания, это только казалось ей. За столом шел обычный для этого дома разговор, каждому было интересно то, что заботило кого-то из них.

— Уж что верно, то верно, — вставил слово Федор Иванович. — В новый дом вселяются — праздник, а потом мытарства начинаются. Новоселы строителям пятерки не ставят.

— Да где уж там, — горестно вздохнула Саламатина. — Нам и комиссия пятерок не ставит. Удовлетворительно — это пожалуйста. А что такое удовлетворительно? Дом не развалится, но жить в нем не ахти какое удовольствие. — Она снова повернулась к Марине. — Вот скажи, ты человек новый, свежий глаз: что надо сделать, чтобы качество повысить?