Кирилл Усанин - Разбуди меня рано [Рассказы, повесть]

И сейчас он старательно очистил у порога снег с валенок, прошел к буфету, но продавщицы не оказалось на месте. Он повернулся к широкой лестнице, которая вела на второй этаж, и увидел толстого, мордастого швейцара. Швейцар неподвижно стоял на середине лестницы, прикрыв глаза. «Как он может так, стоя дремать? — подумал Семен. — Я бы не смог». Он чувствовал свое превосходство перед этим служителем порядка, который был куда моложе его, Семена. Вот уже минуты три прошло, а он все стоит и не шелохнется. Буфетчицы все не было, смотреть на сонного швейцара надоело, музыка и веселые голоса раздражали. Семен подошел к гардеробщице, но та не знала, где пропадает буфетчица, посоветовала:

— Разденьтесь да пройдите наверх. Там удобнее.

— А это возможно?

— Отчего же нельзя.

Семен снял полушубок, шапку, остался в помятом пиджачке, в ватных брюках и доходящих до колен серых валенках. Он хотел спросить у гардеробщицы, пустят ли его в таком наряде, но раздумал и, взглянув на швейцара, продолжавшего дремать, направился к лестнице. «Куда прешь?» — такие слова он услышит сейчас, и Семен приготовился к ответу. Остановившись напротив швейцара, взглянул на него. На Семена уставились равнодушные пустые глаза.

— Здравствуйте, — сказал Семен и, обойдя швейцара, заторопился наверх.

Не задерживаясь у стеклянных дверей, вошел в зал и остановился, растерянный и удивленный. Зал был светлый, просторный, с высоким потолком. Огромные, почти до пола, окна, столы, накрытые белыми скатертями, официантки в белых фартуках, хрустальные люстры — всего этого не ожидал увидеть Семен. В своей грубой одежде он почувствовал себя неловко, попятился к двери, но к нему уже подходила молоденькая официантка. Она вежливо пригласила его. Он, вконец растерянный, высоко поднимая ноги, шел следом за девушкой, сел за стол, возле которого остановилась официантка.

— Что будете заказывать?

— Мне бы водки.

— Сколько?

— Стакан.

— Двести пятьдесят граммов?

— Да, — сказал старик.

— А еще?

— Бутерброд с рыбой.

— С какой?

— С любой.

Официантка улыбнулась.

— Это все?

Она ушла, а Семен, вспотев от расспросов, уперся в спинку стула и смотрел на отливающую белизной скатерть, не решаясь положить на нее свои тяжелые, почерневшие руки, и они лежали у него на коленях.

Ему принесли водку и бутерброд. Он налил полный фужер, съел бутерброд, вспомнил, что не расплатился, полез в карман за деньгами и оглянулся. К нему, улыбаясь, приближался Горюнов. Придвинув стул, сел рядом с Семеном, кинул взгляд на стол, потом внимательно, с прищуром, посмотрел на старика.

— Ты как сюда попал?

— Разве нельзя? — буркнул Семен.

— Ну, почему же, можно. Я вот тоже заглянул — дела-а. Проверяю, как нашего брата обслуживают. Поручение, так сказать, уполномочен городской газетой. Второй день торчу. Скучать, в общем, некогда. Ну, а как у тебя? Видать, хорошо. По ресторанам ходишь.

— Случайно.

— Э, Семен, не завирайся. Я тебя знаю не первый годок. Ты воробей стреляный… Как погляжу, все обижаешься. Зря. Приходи в наш совет — простим.

— Я не провинился, — вспыхнул Семен. — Хватит, стыдобушку принял, больше не желаю.

— Отсталый ты, Семен, как погляжу.

— Я своим умом живу, — ответил Семен и подумал: «Дернул меня черт сюда зайти».

Недолюбливал Семен Горюнова, и нелюбовь эта давно уже зрела, а началась она с того, что вот так же однажды подсел Горюнов к Семену и принялся агитировать: мол, все ты, Семен, один да один, общества не признаешь, возьми да походи по домам, бумажки разнеси. Отказался Семен, ушел рассерженный в тот день со двора. Думал, Горюнов отстанет, но тот как банный лист прилип к нему, настоял все-таки на своем. Пришлось взять пригласительные билеты и топать на одну из дальних улиц поселка. Начал с крайнего дома. Хозяин стоял у ворот, Семен протянул ему листок.

— Куда? — спросил хозяин, насупившись.

— Там написано.

— Э, мил друг, подожди. Ты объясни мне. Может, в суд вызывают.

Нахальный попался мужик. Все выспрашивал, а потом вдруг засмеялся:

— Я подумал, ты из милиции.

— Как же так?

— Да тут все один ходил, пронюхивал, как и что. Так я, грешным делом, подумал: тебя тоже, видать, подсунули.

Побагровел Семен: что же это, на старости лет от всякого прохожего срам принимать? Всегда уважением пользовался, на пенсию с почетом проводили, сам секретарь парторганизации Першин грамоту вручил, было за что: ни много ни мало тридцать лет плотничал, не бегал с места на место, как другие, исправным считался, слова худого не слышал.