Евгений Дубровин - Оранжевая электричка

– Не повторяй моей ошибки, Петя, – говорил Иван Иванович. – Хорошая жена – хребет семьи. Как-то… – он почему-то любил слово «как-то». – Женщина должна поддерживать огонь в семейном очаге, а не околачиваться как-то по чужим порогам. Бери жену от земли. Земля всегда права. Остальное все наносное… Как-то приходит и уходит… А земля как-то остается.

Сам директор, видно, все время помнил, что «земля всегда права», поэтому и совхоз Покровский процветал.

Петр научил Ивана Ивановича гадать на костре. Но директор не мог долго смотреть на пламя. Глаза у него начинали слезиться, и директор даже слепнул.

– Ничего не вижу, Петя, – говорил он, вытирая слезы. – Темнеет в глазах – и все. Видно, твой костер как-то не хочет тратить на меня свое волшебство. Знает и так, что долго не протяну.

Коньшин спорил со своим начальником.

– Не протяну, Петя. Должность как-то не позволяет долгожительство, – вздыхает директор. – Но без нее не могу…

– Наверное, не должность, а совесть.

– Должность без совести – это не должность. Ну да чего там об этом… Смотри, какое небо и как-то цикады поют. А через два часа будет утро… Живем мало, зато каждый день. Эго я где-то прочел… Хорошо как-то сказано… Пиши быстрей свою диссертацию… Мне как-то надежнее живется, когда знаю, что ты встанешь вместо меня.

В начале второй недели отшельнической жизни Петра зарядили дожди. С утра было безоблачно, жарко сияло солнце, но часам к одиннадцати на горизонте появились легкие, совсем безобидные облачка, похожие на пар от проехавшего по краю горизонта паровоза Не спеша, но настойчиво облачка стягивались к центру голубого купола, закрывали солнце. И тут невиданные облачка на глазах чернели, угрожающе провисали над рекой, поймой, лесом тяжелыми, рваными, черными лохмотьями. Из леса прилетал холодный, тревожный ветер, раскачивал кроны дубов, гнул насильно до самой земли ковыль, взъерошивал реку, и по Дону беспорядочно, взад-вперед начинали ходить небольшие, но тяжелые и злые волны.

Словно кто-то сильный, любопытный рвал эти свисавшие с неба лохмотья, пытаясь заглянуть сверху, что делается на земле: слышался треск и в местах разрыва на мгновения появлялись и исчезали белые нитки.

Начинал редко капать дождь, потом он переходил в отвесный крупный ливень, больше похожий на какую-то операцию по утрамбовке земли, чем на дождь; ливень сменялся ровным моросящим, совсем осенним дождиком, и дождик шел уже остаток дня и всю ночь.

Коньшин забирался в палатку, включал мощный туристский фонарик, накрывался одеялом и под монотонные барабанные постукивания дождя зубрил формулы.

Однажды, уже под вечер, полог его палатки откинулся и женский голос довольно весело спросил:

– Кто в тереме живет?

Коньшин приподнялся на локте. На фоне мокрой зелени сияли большие карие глаза, сначала Петру даже показалось, что из травы на него смотрит какой-то не опасный, любопытный зверек. Сходство со зверьком заглянувшей в палатку девушки усиливали длинные черные волосы, которые облепили ее свежее раскрасневшееся лицо и свисали почти до земли. С волос сбегали светлые капли. Если бы не эти смеющиеся глаза, не румяные щеки и не легкомысленный, чуть вздернутый нос, то легко можно было бы вообразить, что в палатку заглянула летевшая по своим делам на помеле и захваченная дождем ведьма. Но ведьмы обычно старухи…

«Впрочем, разве ведьмами становятся лишь к старости? Наверное, все-таки ведьмами рождаются, а значит, должны быть и молодые ведьмы», – подумал Коньшин и сказал:

– Входи, товарищ ведьма.

– Кто, кто?

– Вы ведь ведьма? Летели на помеле на производственное совещание, кажется, у вас это называется шабаш, а плащ не захватили. Так ведь?

– Верно, плащ не захватила. И зонтик забыла. Вы здесь один?

– Как видите.

Молодая ведьма вошла, вернее, вползла в палатку и села у входа на брезент. Коньшин еще в жаркие дни натаскал сухого сена, застелил брезентом, а уж поверх брезента по всем правилам соорудил себе постель: с ватным матрацем, подушкой, одеялом.

Девушка с любопытством оглядела уютную, обжитую палатку, Коньшин же с не меньшим любопытством рассматривал свою неожиданную гостью. Она была невысокого роста, но статная. Мокрое платье из тонкой ткани в мелкий цветочек вылепливало все ее тело, словно ведьма сидела обнаженная: крепкая грудь, покатые плечи, чуть полные босые ноги с прилипшими листиками травы, – видно, девушка шла по дорожке босиком, а туфли спрятала в большую коричневую сумку, которая теперь стояла перед ней.