Виктор Лихоносов - На долгую память

«Лишь бы не пил», — думала она про нового зятя.

Никита Иванович сперва ей поправился, по веселому с поему характеру напоминал первого, всегда хвалился: «Ко мне теща приехала», и любил, заметила она, прихвастнуть. Хвастаться умел и смешно и приятно, и бабушка довольно проводила время в гостях, слушала да на ус мотала, а вернувшись в деревню, вспоминала и побаивалась за дочь: что ни говори, а соловья баснями не кормят. Очень уж покорна дочка в семье и лишнего не скажет.

— Ты не поважай его, — сказала бабушка в первый раз. — Потом хватишься, да поздно. Толику пальто справила наперед, а в чем Женя переходит зиму? Меньше Демьяновну приглашай. Она, пока выпивает, и хорошая, «милые да родные мои», а вышла со двора — еще и набрешет. Она вот подсела да и говорит: «Никита Физе синяк посадил на прошлой неделе». Скажи: правда бил?

— Да что вы, мама, какой мне интерес скрывать? Ну пошумит когда. За что меня бить? Выгоню и сапоги вдогонку покидаю.

— Знаю я тебя. Переплачешь и опять за то же.

— Вы говорите, Толику пальто справила. А как же вы хотели, если решили жить. Я Толику не куплю, он как бы чужой, скажут: вишь, мать-то не родная, не последит, было б свое — в пинжачке на мороз не выпустила. Надо считаться. Мальчишка смирный, я ему куплю, а он должен Жене припасти, если сознание будет. Делю всем по ровному кусочку. Я первая пример подаю, пусть видит, а как же иначе.

— Да оно-то так, — скажет бабушка. — Нам сроду ясный месяц не светит. Мы сроду чужие прорехи закрываем своим рукавом.

— Намучимся — научимся.

— Себе тоже пальто справь. Сорок градусов, а ты в фуфайке бегаешь.

— Налоги будут поменьше — уж на будущий год справлю. Снижение цен обещают.

Запомнились Жене долгие беседы с матерью перед приездом бабушки. Никита Иванович где-то прохлаждался у соседей. Толик протирал валенки, гоняя клюшкой хоккейный, мячик, в доме жарко пылала печь, мать либо стряпала, либо варила в чугунках картошку свинье, сверяла ходики по радио, чтобы назавтра пораньше встать и встретить бабушку, а то она старенькая, сколько раз уже падала, пока пробиралась в сумерках на горку от станции.

На бабушку внук глядел зачарованно. В древнем человеке, как и в старинных годах его родины, скрывалась какая-то особенность, которая в его поколении не повторилась. Он понял это позднее. Добрые бабушки плачевны напевом сказывали перед сном детям непонятные и оттого удивлявшие душу истории. «На Сиамкой горе, на Пропитанской земле, там стояло древо купоросное, под тем древом мати божия почивала. Пришел сын Исус Христос: «Мати моя, ты спишь или так лежишь?» Она: «Я не много, сынку, спала, а много во сне дива видала: не иначе ты жидовьями взятый, на кресте разопьятый. Терновый венец тебе на голову надевали, копьями ребра прибивали. Как хлынула кровь тремя реками, ангелы с небес слетали, золотые чаши подставляли, восточной крови до земли не допускали».

Все на свете заведено не нами, успокаивала бабушка своих детей, человек рождается, и на нем уже висит крест жизни. Значит, угодно было Богу, коли мать Жени ушла с отцом не послушавшись, значит, предписала была и война, убившая отца, и матери его суждено было пережить мужа с другим человеком. Отца убили, и с матерью что-то случилось. Не ставал и Женя уже на коленки, не шептал «Отче наш».

— Грешники, грешники, — со вздохом говорила бабушка им как безнадежно потерянным. — Портретов понавешали, а бога в стол засунули. Подождите, он вам не спустит.

— Темные люди старики, — скажет маленький Женя, подталкиваемый чужой учительской волей. — Книг не читали.

— Темные, да порядок блюли.

Казалось, бабушка жила еще до татар и всегда была старенькой. Далеко-далеко, за сумрачными холмами, скрылось, как солнышко, время, и только бабушка тянет еще его ветхую ниточку и сидит вот, живая, у печки и разве что теперь, в это столетие, распрощается наконец с истоптанной землей.

Она прожила целые века, да так и не заметила, что все в жизни меняется, менялось и будет меняться. Ей хотелось, чтобы все на свете было вечно и недвижимо — как звезды, небо и сама земля.

Как-то на студенческих каникулах читал ей Женя после обеда русскую летопись. Он долго искал в книге место, которое бы бабушке было наиболее попятно и близко. И начал с крещения Руси.

Она попросила читать по порядку.

В 980 году, то есть в X веке, меру отдаленности которого бабушка не представляла, князь всея Руси Владимир I сел на престол. Тогда же взял он к себе жену своего убитого брата, бывшую прежде черницею. Такое порою и в бабушкиной деревне бывало.