Пауль Куусберг - Происшествие с Андресом Лапетеусом

А в чем может упрекнуть его Пыдрус? Что он мог сделать? Пойти против всего партийного актива? Даже те, кто при голосовании не поддержали предложения Юрвена, не сказали ни слова. А они знали явно больше о деятельности Пыдруса, чем он. Например, Хельви. Как инструктор райкома, она ведь знала все. Ей было легче решить. Лапетеус и теперь уверял себя, что он просто не мог поступать иначе, чем поступал. Пыдрус работал по линии народного образования, он в системе лесной промышленности — откуда ему было знать, что правильно, что неправильно. Он должен был верить мнениям авторитетных, ответственных товарищей. Его воспитывали доверять им, и он привык к этому. Неужели Пыдрус не поймет? Ведь он же не голосовал за то, чтобы выгнать его. В зале поднялся лес рук, но он, Лапетеус, своей руки не поднял. Тогда многие косо поглядывали на него. Требовалось большое мужество, чтобы не поплыть по течению. И перед Юрвеном он защищал фронтового товарища. «И моих родителей не убили!» Сам Пыдрус признал, что ему за эти слова нужно отдать должное… А когда он работал в облисполкоме, было уже поздно что-то улаживать. И области ликвидировали раньше, чем он успел завоевать там крепкие позиции.

Что касается Паювийдика, то он никогда не просил помощи в личных делах. Они одинаково забыли друг друга. То, что как-то ночью произошло на перроне вокзала, ничего не значит. Пьяный человек сам не знает, что делает или говорит. Он, Лапетеус, хотел пойти пешком, воспоминание о фронтовых походах словно подталкивало его. Паювийдик предпочел ожидать утреннюю электричку. Разве он мог насильно тащить его за собой? Да и сам Паювийдик! Вспомнил о фронтовом собрате только тогда, когда прижали хвост за слишком распущенный язык. И он, Лапетеус, пошел бы на объект Паювийдика, ко раньше перестали существовать области и должности заместителей председателя.

Хаавика он поддерживал, помогал ему больше, чем кому бы то ни было. Одалживал деньги, не раз хорошо отзывался о нем, писал вместе с ним статьи. Дружба с Виктором продолжалась. Но в последнее время между ними пробежала какая-то черная кошка. Виктор начал избегать его. Жизнь вообще мчится быстро, ее повороты так неожиданны, что это изнашивает людей, а в плохом настроении человек может ни с того ни с сего наговорить другому гадостей. Сказал же он Виктору, что для него социализм — голая бабья задница, и ничего больше. Нужно было ему так язык распускать! Но почему Виктор перешептывался с Реэт, почему он так часто менял женщин? Пора было бы и остепениться. Но раз дело зашло слишком далеко, он, как настоящий друг, должен был сказать правду в лицо. Ну теперь, за рюмкой, они смогут все друг другу высказать. Потом обоим будет легче.

Но этим рассуждениям мешала одна тревожная мысль. «Ты не честен, — сказал себе Андрес Лапетеус. — Ты позабыл своих товарищей уже на второй день после демобилизации. Единственный, о ком ты беспокоился, был ты сам. И когда твоим прежним друзьям было туго, ты сделал все возможное, чтобы их беды не затронули твоей жизни». Такие мысли у него порой неожиданно возникали и раньше, обычно он легко подавлял их, но последнее время они становились все навязчивее. Однако и на этот раз он сумел успокоить себя.

Только перед Хельви не удавалось оправдаться. С ней он действительно поступил подло. Опасаясь, что совместная жизнь с женщиной, служившей в армии, бросит на него тень (о фронтовичках в то время любили черт знает что болтать), он просто бросил Хельви. При этом мучился, но все же прервал отношения. И теперь не мог придумать ничего такого, что хотя бы затупило коготки его самообвинений. Он уже несколько лет не виделся с Хельви и не знал, какой она стала. Слыхал, что снова работает в райкоме партии, уже не инструктором, а вторым секретарем, но встречать ее не доводилось. В его представлении Хельви оставалась прежней. Молодой женщиной, обычно носившей солдатскую блузу, юбку защитного цвета и легкие сапожки. Сапоги эти по ее просьбе сшил из плащ-палатки Паювийдик, знавший чуть ли не десять ремесел. Хельви была единственным человеком, понимавшим его, Лапетеуса. Он был убежден, что она и теперь поняла бы и раскрыла бы другим, особенно Пыдрусу, глаза в отношении его. Лапетеус знал, что это наивные мысли, но они приходили снова и снова. Он верил, что когда они соберутся вшестером — Пыдрус, Паювийдик, Роогас, Хаавик, он и Хельви — и когда снова оживет их дружба и станут прежними их отношения, тогда… Андрес Лапетеус не мог точно сказать, что тогда произойдет, но надеялся: что-то произойдет. Он хотел верить в это и верил. Думал, что тогда снова найдет себя. Избавится от равнодушия, все сильнее охватывавшего его, от ужасного ощущения пустоты, преследовавшей, как тень, от всего, что портило жизнь.