Борис Изюмский: Чужая боль

— Мужчины! Мыть руки и — за стол. Хотя нет, спустись, Сережа, в магазин, возьми у тети Шуры сосиски.

Внизу, в их доме, — гастроном. Очень скоро продавщицы стали узнавать Раису Ивановну, а черноглазая веселая Шура даже оставляла иногда ей, вечно спешащей, что-нибудь повкуснее.

Сережа возвратился минут через десять сердитый и взлохмаченный:

— Никогда больше не посылай меня на нечестное дело.

— Это что еще за новости! — возмущенно посмотрела Раиса Ивановна.

— Я зашел в магазин и говорю: «Теть Шура, дайте сосиски». А она так строго, фальшивым голосом:

«Нет никаких сосисок!», А сама тиха: «Сейчас заверну, плати». Тогда я не выдержал и громко спросил: «Почему вы даете их не всем и притом тайно!».

Раиса Ивановна охнула и всплеснула руками:

— Да что же это за недомыслие и донкихотство! Неужели нельзя в твоем возрасте сообразить!..

— Протестую! — сделал энергичный жест рукой сверху вниз Сережа.

Виталий Андреевич стал на его сторону:

— Правду сказать, Раюша, мне тоже было бы не по душе подобное поручение.

Она обиженно замолчала: «Проявлять такое благородство легче, чем пойти и выстоять в очереди». Но позже она решила, что действительно не очень-то последовательна: терпеть не могла черты «доставалы» у своего первого мужа, а вот мальчишку послала…

…Перед сном Сережа сказал Виталию Андреевичу:

— Ни за что, — он раздельно произнес эти слова, — ни за что не буду пользоваться черным ходом!

— И правильно. Ты должен быть в десять раз честнее нас, в сто раз смелее.

— Но у тебя столько орденов… — Сережа впервые сказал «тебя».

— Дело не только в них… Каждый день быть смелым гораздо сложнее.

— Как это!

— Защищать правду. Везде. Чего бы тебе это ни стоило.

Мальчик помолчал:

— Постараюсь…

А Виталий Андреевич еще долго не мог заснуть. «Не было ли Рае за материнской спиной легче, чем сейчас!» — с тревогой спрашивал он себя.

Правда, он старался, в чем только мог, помогать, не признавал деление домашней работы на мужскую и женскую… Да и Сережу настраивал так же. Недавно, когда он предложил мальчику до прихода мамы сварить борщ, Сережа фыркнул:

— Это не мужской труд!

Виталий Андреевич посмотрел иронически:

— Значит, превратим маму в рабыню, а сами будем почитывать приключенческие книги!

Сережа не нашел что ответить.

Нет, Рае надо больше помогать…

Виталия Андреевича очень тревожила потрясающая рассеянность Сережи. Он мог в магазине купить книгу, которая уже была в его домашней библиотеке, собраться пойти в школу в домашних туфлях, часто где-то забывал или терял авторучку, перепутывал расписание, всюду опаздывал.

Виталий Андреевич подарил ему блокнот и заставил записывать все, что надо сделать, приучал пользоваться будильником.

Как-то, отчаявшись, даже накричал возмущенно на мальчишку: тот не выполнил требование матери убрать за собой. Сережа нахмурился:

— Терпеть не могу сердитых!

— Но я же хочу тебе добра. Значит, нельзя требовать!

Мальчик смягчился.

— Можно, но не так сердито. — И еще мягче: — Я понимаю — ты хочешь воспитывать… Был бы я тебе безразличен, ты не тратил на меня свои нервы…

Чувствуя неловкость от официального обращения «дядя Виталий», Сережа стал называть его «Дяви».

— Дяви, у тебя сегодня плохое настроение?

— Да…

— Почему!

— Из-за твоей безалаберности. Ушел в школу и не привел в порядок свою комнату. Посмотри!

Виталий Андреевич открыл дверь в его комнату: на постели валялся глобус, одежда внавал лежала на стуле, стол походил на филиал слесарной мастерской, с той только разницей, что тиски соседствовали с учебником истории, а вылепленный из пластилина марсианин взобрался на рашпиль.

— Подумаешь, большое дело, — дернул плечом Сережа.

— Очень большое… На фронте беспорядок стоил крови. Может, мне убрать за тебя!

Брови у Сережи страдальчески сдвинулись:

— Несчастье на мою голову!

Но все убрал честь по чести.

Первое время он старался лавировать между матерью и отчимом, выискивая те щели разнобойных требований, что могли бы облегчить ему жизнь.

— Мам, Дяви сказал… но я…

— Ну, раз он сказал…

— Дяви, мама почему-то запретила, но я…

— Ну, раз она запретила…

Тогда он бросал Виталию Андреевичу с досадой:

— Не пойму, кто из вас главный!

Виталий Андреевич улыбался:

— Оба главные.

Глаза мальчишки сверкали лукаво.

— Но ты выполняешь все, что говорит мама, — сожалея, чуть ли не сочувственно произносил он. — Значит властвуешь, но не управляешь.