Александр Авдеенко - Следопыт

Я ей одно говорю, а она мне другое.

— Спасибо тебе, представитель, что не воспользовался. Всю жизнь буду помнить.

— Хватит вам, гражданка. Поднимайтесь!

— Не верю. Все равно не верю. И ты будешь помнить меня, солдат. А, может быть, мы еще где-нибудь встретимся, а?

Я гаркнул на нее так, что Джек залаял и бросился на Марысю. Я с трудом удержал его.

Марыся поднялась и, сидя на земле, тяжело вздыхая, натянула шерстяные чулки, обулась. Я снял с нее туфлю, приложил к своей мерке, сделанной на границе. Совпадает. Точно. И в длину и в ширину. Марыся смотрела, смотрела на мою работу и вдруг заплакала в голос.

— Да, солдат, я перешла границу. Оттуда я, с той стороны. Полька. Мать, отца и всех братьев убили бандеровцы. Одна я осталась. Чудом уцелела. Убьют и меня, если поймают.

Плакала искренне, в три ручья слезами заливалась и рассказывала, какие зверства творят на той стороне националисты с трезубцами.

— На твоей земле я решила искать спасения, а ты… Разве так советские люди делают?

— Чего ж ты ночью, да еще в грозу, в проливной дождь бросилась на границу? Почему для такого дела день не выбрала?

— Какой там выбор, когда за тобой по пятам убийцы гонятся?

— А почему ты большой дорогой не пошла? Почему глухомань выбрала?

— Заблудилась, Поверь, солдат. Где петухи запоют, туда я и иду. Клянусь маткой бозкой, я говорю тебе чистую правду. — Она приложила руку ко лбу, плечу и груди.

Я не верил ни одному ее слову, но слушал с интересом. И сам не молчал. Вреда от нашего разговора ни границе, ни Смолину не предвидится. Почему же не поговорить?

Ну! Сидим мы с ней на земле, чуть поодаль друг от друга, и вроде мирно беседуем. Я, по совести сказать, не торопил ее. Ни к чему. Я был уверен, что старший лейтенант Постный уже принял меры и выслал нам навстречу людей.

— Марыся, ты грамотная?

— Гимназию окончила.

— Кто твои родители?

— Отец лесником был в Люблянском воеводстве.

— Ну, а ты сама работала?

— Еще как! С малых лет отцу и матери помогала.

— Трудовая, значит, барышня. И образованная. Ну! Если все так, как ты говоришь, почему же ты против трудового советского народа воюешь? Почему нашим врагам помогаешь?

— Пан пограничник, вы ошибаетесь. Я… я никому не помогала. К сожалению. Даже себе самой.

— Ладно, хватит трепаться, пани Марыся. Вставай. Шагом марш. Руки назад. И без глупостей. Если попытаешься бежать — застрелю. Все, Пошли.

И мы пошли. Она впереди, а я с Джеком чуть позади, Идем и молчим.

Вышли на тыловую дорогу, километрах в пятнадцати от заставы. Тут я и столкнулся с нашими. Они перехватывали возможные пути отхода нарушителя границы. Все. Задача выполнена. Идем домой вместе. Солдаты смотрят на Марысю по все глаза. Всяких успели повидать нарушителей, но такого… Вопросы ей задают. Но теперь она отмалчивается. Потеряла охоту разговаривать. Ни на кого глаз не поднимает. Злая как ведьма. А когда один из особенно любопытных тронул ее за плечо, она шуганула его отборной руганью.

Окончательно все прояснилось.

На безлюдной пыльной дороге показалась наша парная бричка. На передке, с вожжами и кнутом в руках, сидел Хафизов. Около нас он осадил разгоряченных лошадей.

— Товарищ старшина, разрешите доложить… Начальник заставы приказал срочно доставить задержанного…

Энергично, четко, по-уставному выговаривал слова, но при этом ошалело смотрел на «задержанного». Наверное, и у меня был вот такой же дурацкий вид, когда я увидел босоногую пани.

— Это… Это и есть нарушитель? — совершенно растерявшись, пробормотал Хафизов.

— Ну! — сердито отозвался я. — А ты думал, нарушители бывают только в штанах. Поворачивай оглобли!.. Садитесь, пани Марыся!

— Ничего, я пешком.

— Приказываю сесть. Ну!

Не спеша, важно озираясь, поставила ногу на ступицу колеса, вскочила на бричку, расселась на соломе, как барыня. Спина ее почти касалась гимнастерки кучера. Хафизов, с красным, напряженным лицом, испуганно оглянулся через плечо на пани Марысю и резко отодвинулся.

А мы с Джеком расположились рядом с ней. Ничего с нами не случится. Все перетерпим.

— Поехали!

Рядом, да не вместе. Одногодки, ровесники, но чужие друг другу, как лед и огонь, лебедь и жаба. Едем. Молчим. Курим, Думаем свои думы.

Красивая она, конечно, ничего не скажешь. Чистая снаружи. Белотелая. Молодая. Здоровая. Сильная Ей бы сейчас в самый раз работать, свой дом и колхозное хозяйство тащить на себе, горы сворачивать, мужа любить, детей рожать и радоваться, на них глядя, а она… Придется отбывать наказание. И красота, и молодость, и материнство зачахнут, увянут, наверное, в местах заключения. Такую жизнь, такую жизнь, дуреха, своими руками загубила. И так мне жаль стало эту Марысю. По правде сказать, я обрадовался, когда мы доехали и я сдал задержанную офицерам из комендатуры. Увезли ее. Что дальше было — не знаю.