Анатолий Клещенко - Камень преткновения

Приткнется куда-нибудь сторожем или истопником, ассенизатором, в конце концов. Да, ассенизатором! Чем хуже — тем лучше! И пусть у него будет фальшивый паспорт, он станет «своим» среди жуликов. Пусть! И вовсе не рвется он продолжать работу, хватит с него! Не хочет! Нет, нет и нет!

Гнев обладает способностью вспыхивать даже тогда, когда, кажется, все сгорело, а зола остыла.

Утром пятого дня Фиксатый разломил пополам черствую пайку хлеба с приколотым лучинкой «прицепом» и демонстративно вытряс мешок.

— Концы! Не кормит больше начальничек. Да и хлеборезка далеко. Долго нам еще топать, батя?

Петр Сергеевич испуганно посмотрел на подернутый белизной плесени хлеб. Рука, протянутая за ним, дрожала. Все эти дни и он тоже не вспоминал о трудности, о длине пути. Иные думы заслонили эту. А эта оказалась страшнее, главнее всех; она вдруг отстранила остальные, задавила собою, вырастая во что-то гигантское и бесформенное, спросила голосом Фиксатого:

— Долго нам еще топать, батя?

И, словно в перевернутом бинокле, где-то далеко-далеко за потухающим костром показала маленький заплесневелый кусок хлеба — последний!

Облизнув сразу высохшие губы, Петр Сергеевич не ответил на вопрос, он спросил сам:

— Как же теперь, а?

— Ничтяк! Будем глухарей ловить. Какой-нибудь поселок попадет — опять хлебушка раздобудем. Здешние замки спичкой открывать можно.

Но слова бывалого беглеца Петра Сергеевича не успокоили. Бережно, боясь уронить крошку, взял он свою долю хлеба и, завернув в тряпку, что когда-то была носовым платком, спрятал в карман бушлата. Еще раз облизнув сухие губы, сказал:

— Кажется, до ближнего поселка еще очень далеко. Очень. Думаю, что дня четыре пути. А прииски мы оставили в стороне, они расположены в тридцать восьмом квадрате. Может быть, мы вернемся туда? Нельзя же идти без хлеба…

— Говорю — птиц ловить будем. Соль есть еще. Погано, что махорка кончается, это верно.

Место для ночлега Фиксатый выбрал недалеко от светлого косогора в сосновом бору, где высмотрел среди брусничника плешины песка, изрытые неглубокими ямками. В ямках валялись оброненные перышки. Расставляя петли, он объяснил спутнику, что глухари прилетают сюда купаться в песке.

Но утром две петли оказались неспущенными, а в третью попала глухарка, от которой какой-то зверь оставил только растянутые по траве лиловые внутренности да пестрые коричневые перья.

Фиксатый матерился долго и отвратительно.

Петр Сергеевич отломил половину припрятанного вчера хлеба и съел, не соскребая плесени.

Днем они собирали кисло-сладкую бруснику, но есть от этого не хотелось меньше.

Вечер застал на захламленной валежником гари. Ставить здесь петли не имело смысла, а добираться до темнеющего вдали бора не было ни сил, ни времени. Фиксатый необычайно долго добывал огонь, закатывая вату, а когда костер разгорелся, молча повернулся к нему спиной. Он не пел про детку, с которой его разлучит тюрьма. Он опять грязно и отвратительно ругался.

Остатки своего хлеба Петр Сергеевич ел тайком от него. Съев, долго и безуспешно шарил в кармане, искал крошек. Крошек не оказалось, хлеб потерял уже способность крошиться.

И снова наступило утро, утро очередного пасмурного дня. Оно разбудило рябчиков, что спали в залитых росой травах, белок в гайнах, истеричных бурундуков в норах. Разбудило и чувство голода у всех. Рябчики отряхнулись и полетели в брусничник, белки занялись шишками, бурундуки стали набивать защечные мешки семенами шиповника. Только людям возле костра на гари нечем было утолить голод.

Фиксатый припалил недокуренную вечером самокрутку, жадно затянулся махорочным дымом. Потом вложил два пальца в рот и засвистел пронзительно.

— Падъ-ем!.. — крикнул он во все горло и приготовился наблюдать, как перепуганный спутник вскинется и оторопеет спросонья. Но Петр Сергеевич медленно повернул голову, в его глазах не было и тени сонливости.

— Надо двигать, батя! Запрягай!

Геолог покорно встал на ноги.

— Ты чего невеселый? Чай будем пить дальше, на каждой станции кипяток бесплатный!

— Перестаньте паясничать, — отмахнулся Петр Сергеевич.

Неожиданно Фиксатый насторожился, явно прислушиваясь к чему-то, и вдруг подмигнул ободряюще.

— Батя, а ведь то кедровки орут.

— Вы уже две ночи подряд глухарей ловите, — раздраженно проворчал Петр Сергеевич, словно Фиксатый обманул его в чем-то. — И кедровки, и рябчики, и глухари есть повсюду. Тайга. Есть, да не про нас с вами…