Анатолий Клещенко - Камень преткновения

Но геолог не услышал.

— Могло быть, могло быть… — опять донеслось до Фиксатого его бормотание. — Несомненная кора выветривания… охры… совершенно ясно…

Босяку надоело ждать. Размашистыми шагами нагнав геолога, тряхнул за плечо:

— Кончай чудить! Выпуливаться будем отсюда. Поня́л?

— Что? — словно просыпаясь, Петр Сергеевич смотрел на Фиксатого, не видя его. И вдруг брезгливо стряхнул с плеча тяжелую руку вора, глаза загорелись бешенством. — Вот что, вы свой жаргон бросьте. И потом я занят. Вам понятно?..

Это был какой-то другой, новый Петр Сергеевич!

Он даже не поинтересовался, как приняты его слова, — видимо, просто забыл о спутнике. Не оборачиваясь, прошел еще с сотню метров вперед, покопался в земле у границы оползня и, круто повернув, устремился вниз по разложине. Проходя мимо Фиксатого, даже не покосился в его сторону.

— Так! — угрожающе прошипел босяк, играя желваками на скулах. — Ладно!..

Потом, подумав недолго, закричал вслед геологу:

— Слушай, ты, чокнутый! Ждать не буду, учти. А без меня ты загнешься с голоду..

Он пугал, потому что сам боялся. Боялся тайги, в которой был беспомощен без Петра Сергеевича: черт их знает, куда они текут, речки? Как протянуты хребты сопок? Этот малахольный фрайер объяснял, так ведь запомнишь разве?..

А Петр Сергеевич не испугался. Другое чувство заставило его остановиться и подождать Фиксатого. Наверное, он даже не слышал слов, не понял их. Но в словах вора он услышал боязнь черной пустоты одиночества, боязнь, которая стала теперь не властна над ним, над Петром Сергеевичем.

— Простите, Саша! — промолвил он мягко, и опять Фиксатый не узнал голоса спутника. — Конечно, я не оставлю вас одного. Но нам необходимо задержаться. Понимаете, я, кажется, нашел то, что искал здесь несколько лет назад. Правда, не совсем здесь — тогда я не добрался сюда. Понимаете? Не понимает!.. — развел он руками, перехватив насмешливый и злой взгляд Фиксатого.

Петр Сергеевич нагнулся, поднял с земли камень металлического с чернотой цвета.

— Вот видите? Это уже магнетит, руда с очень большим содержанием железа, по-моему. Но я должен увериться… В смысле запасов месторождения, хотя бы ориентировочно…

На языке Фиксатого имелось немало слов, чтобы выразить все, что накипело, покамест он слушал эту чертовщину. Но почему-то он не рискнул употребить эти слова. Он спросил только, не тая насмешки:

— И долго ты колупаться думаешь в этих камушках?

— Ну, этого я не могу сказать. Может быть, я все-таки ошибся, возможно, это отдельные мелкие тела, как говорят горняки.

— Ты не темни, ты говори ясно, — обозлился Фиксатый, — сколько мне тебя ждать? До завтра управишься?

Петр Сергеевич отрицательно покачал головой.

— Нет, конечно! К сожалению, придется потратить не один день.

Фиксатый хрипло, деланно рассмеялся.

— Через несколько дней от тебя только половина костей останется, остальные звери раздербанят. У тебя уже ноги не ходят. На грибах да на ягодах через два дня дубаря врежешь, а на кедру тебе не забраться. Ты что, внатуре чокнутый? Пошли! Ну?

— Сейчас не могу! — твердо сказал Петр Сергеевич, стараясь не думать о том, что стоит за этим бесповоротным словом.

— А я с тобой вместе подыхать не буду. Имей совесть, хоть покажи дорогу…

За разговором они прошли добрую сотню метров по берегу ручья. Петр Сергеевич оглянулся кругом, соображая, в какую сторону следует направить парня. Взгляд его уперся в заплавленный смолой старый затес на пихте. Тогда он опустил глаза вниз и увидал, что оба они стоят на довольно торной тропе.

— Вот вам и дорога, — сказал Петр Сергеевич.

— Опять звериная? — покосился на тропу Фиксатый. Но геолог указал на засмоленную тесину.

— Человеческая. Видимо, старая охотничья тропа. Постойте-ка, что там такое?

Фиксатый повернулся, следуя жесту Петра Сергеевича. Через дремучие пихтачи на берегу ключа, опутанные кустами смородинника, просвечивала крыша какой-то постройки.

— Тсс! — босяк, растопырив пальцы, предостерегающе вскинул руку. — Пригнись, с-сука!..

Только тогда Петр Сергеевич вспомнил, что он беглец.

Они прижались к холодной, сыростью пахнущей земле: вор-рецидивист со многими фамилиями и ученый, празднующий свое великое торжество. Один и тот же звериный страх придавил обоих к влажной глине тропы, заставив тесно-тесно прижаться друг к другу.

По листьям скатывались капли росы. Звук падения каждой капли был громок, как выстрел. Пропала куда-то или перестала кусаться мошка, от которой до этого не мог спасти накомарник. Только одинокий комар гудел где-то над головой так, как воет сирена, возвещая о тревоге.