Сергей Снегов - Ветер с океана

Алексей вскоре уехал из порта. Во второй половине дня Луконин пришел в «Океанрыбу». В приемной секретарша поспешно поднялась, когда он направился к двери Березова. Луконин с удивлением спросил:

— К Николаю Николаевичу нельзя? Секретарша, поколебавшись, опять села.

— Он просил его не отвлекать. Думаю, к вам это не относится, Василий Васильевич.

Луконин приоткрыл дверь, просунул только голову. Березов стоял перед большой картой Северной Атлантики.

— А, ты! — сказал он и отошел от карты.

Березов сел за стол, положил на него руки, выжидающе посмотрел на Луконина. Он казался больным — глаза лихорадочно блестели, на щеках разлился румянец. Вчера у них на судне Березов выглядел по-иному — и шутил, и смеялся, и произнес горячую речь об открывшейся новой главе в истории океанского промысла. Луконин вытащил из портфеля блокнот, разложил на столе карты Юго-Западной Атлантики. Березов безучастно следил за его приготовлениями. Луконин спросил, не начиная доклада:

— Не температуришь? Может быть, я не вовремя…

— Нет, все в порядке, — прервал Березов. — Скоро конец рабочего дня, никто не будет мешать. Давай свои соображения.

Луконин заговорил о готовящемся рейсе — как пройдет промысел сардины, тунца, марлина, нототении и других перспективных рыб, что требуется разведать, какие перспективы в новых районах мирового океана. Березов вдруг остановил Луконина и набрал номер телефона.

— Почему нет сообщений? — сердито прокричал он в трубку. — Каждые полчаса приказывал… Двадцать минут прошло?.. Сообщи, что нового за двадцать минут!

Теперь Березов слушал Луконина внимательней. Он уточнял цифры, задумался, когда Луконин заговорил, что нельзя, не изучив воспроизводства сардины, форсировать ее добычу.

— Резон здесь есть, — сказал Березов. — Превращать деликатесную рыбу в массовую продукцию — нерационально, независимо даже от состояния стада. Но понимаешь, в классических сельдяных районах уловы катятся вниз. Столетия черпали селедку между Норвегией и Гренландией — и поредело стадо! А людям есть-то надо!

Луконин стал спорить. Березов остановил его, снова набрал номер, снова напряженно что-то выслушивал. Луконин посмотрел на часы — между двумя звонками прошло пятнадцать минут.

— Что-нибудь там? — Луконин кивнул на карту Атлантики.

— Ураган. Вроде того… Соломатин два раза в час радирует, как штормуется.

— Давно начался?

— Штормовое предупреждение передали два дня назад. Неожиданности на этот раз не было. А забушевал к вечеру, у нас середина ночи шла.

— И как?..

— Три порядка сетей порвало, на одном СРТ мачту повалило, на другом шлюпку снесло. Никишин вышвырнул в пучину полсотню бочек, у Бродиса смыло уложенные сети, у Петренко разнесло два стекла в рубке — забили досками. В остальном — все суда держат на волну, о больших авариях сообщений нет.

— Перспектива?

— Сатанеет Нептун. Меня вызвали в два ночи, с того момента ветер непрерывно усиливается. Метров около сорока в секунду…

Район промысла охватывал сотни квадратных километров.

Луконин смотрел на карту, но видел бушующий океан, слышал рев ветра, ему вдруг почудилось, что пол в кабинете кренится, как палуба. Он знал, что и Березов видит те же картины, слышит тот же шум.

— Полдень у них. Все же легче при свете!

— Да, полдень. Легче, конечно, — эхом откликнулся Березов. Он помолчал. — Усиливается, вот что тревожит. Долгий, долгий спектакль поставил старик Нептун… А Сергей Нефедыч еще успокаивает, вредный человек — не волнуйтесь, мол, у нас все в порядке!

— Я пойду, — сказал Луконин, убирая документы в портфель.

— А может, здесь набросаешь предложения и запросы по рейсу? Вчера ты много дельного высказывал, лучше бы это зафиксировать.

— Ну, конечно. У тебя подготовить доклад удобнее, — поспешно сказал Луконин. — В случае чего, сразу уточним формулировки.

Он снова расстелил карты, разложил бумаги. Березов вставал из-за стола, прохаживался по кабинету, останавливался перед картой, снова садился за стол, хватал, не дождавшись оговоренных полчаса, трубку телефона и требовал сообщений, как штормуют суда.

Вскоре Луконин, поглядывавший на Березова, уловил закономерность в его действиях. После каждого разговора с диспетчером Березов оживлялся, начинал ходить, спрашивал и отвечал, оживление продолжалось минут десять, потом движения Березова замедлялись, он становился рассеянным, погружался в кресло, закрывал глаза, молчание тянулось минуты три-четыре, и, словно подтолкнутый в спину, Березов вдруг хватал телефон, раздраженно допытывался, почему его вовремя не информируют о положении в океане. Перед Березовым на столе тоже были бумаги, Луконин не сомневался, что многие срочные, — несрочные лежат в папках, а не раскладываются по столу — но ни одной Березов не брал. Его ни на что сейчас не хватало, кроме того, что совершалось в Атлантике.