Юрий Платонычев - А дальше только океан

Впереди маячила высокая сопка, и наезженный путь казался волнистой, непрерывно колышущейся лентой. Длинные полукружья на подъемах переходили в небольшие пологие участки, созданные как бы для передышек, для разбегов к новым высотам.

Городков уважительно поглядывал на то, как слева от него усердно орудовал баранкой матрос Антон Тульчинский. Он то быстро вращал черное колесо, то вдруг замирал и даже небрежно клал одну руку на рычаг скоростей. Но вот наткнулись на занос — это с ближайшего склона сдуло снег, нагородило метровую сугробину. Тульчинский изо всех сил нажимает на газ, словно дает коню шпоры, и смело бросает машину на вязкий барьер. Сперва она вдавливает глубокую выемку, потом, зарываясь, начинает захлебываться, задыхаться… Антон терпеливо ждет, не отпуская газа. Лицо у него в бисеринках пота, нижняя губа прикушена, и машина, будто из почтения к умелому водителю, выкарабкивается и катит дальше как ни в чем не бывало.

Матрос Тульчинский — земляк Городкова, белорус с синими-пресиними, точно васильки в поле, глазами. Может, поэтому в такой беспокойной дороге всплывают в памяти строки из любимой песни: «Родина моя, Белоруссия…», становится даже немного грустно. Белоруссия… Если бы не море, не флот, ни за что бы не променял свой уютный, утопающий в садах Гомель ни на какое место в мире! Кто-то там похваляется знаменитой Ниццей, Баден-Баденом… «Посмотрели бы мой знаменитый Гомель-Гомель!» — снисходительно про себя отвечает им Городков.

Городков недавно узнал, что он с Тульчинский не только из одного города, но и с одной улицы — той самой, где когда-то стоял его детдом. Там сохранился известный им обоим сад, в котором антоновка — пальчики оближешь. Но и палка у сторожа деда Пятруся мягкостью не отличается…

Колонна взобралась в сопку. Черные тучи зависли прямо над головой и разорванными клочьями липко цеплялись за машины. Поднимись дорога чуть выше — и сразу пропадешь в глухой, дремучей слепоте. Океан, распростершийся под ногами, отливал суровыми, ежистыми красками; угрюмые его волны удручали холодной свинцовой тяжестью.

Впереди показался новый спуск. Городков велел Тульчинскому остановиться. По пройденным километрам отдыхать рано, но это на равнинах. Здесь же, одолев два средненьких взгорья, матросы-водители затратили столько сил, что их хватило бы на день езды по тем равнинам. А как приятно будет глотнуть чистого морского воздуха, подрыгать затекшими ногами, согнуться-разогнуться!.. Минут пять таких сгибаний — и усталость исчезнет.

Из кабин, будто с коней, легко выпрыгивали матросы; степенно покряхтывая, спускались старшие на машинах — мичмана.

— Как, Антон? — Городков усиленно разминал одеревеневшую поясницу. — Не Белоруссия?

— Вначале всегда так, — мягко улыбнулся Тульчинский, намекая на свою усталость. Его глаза-васильки потемнели, а может, это тучи виноваты? Нет, пальцы с сигаретой тоже дрожали.

— Разве дальше легче?

— Не легче… Привыкаешь. — Тульчинский зажег спичку, неловко прикрывая огонек. — Однако переметов дороги сейчас стало больше.

— Да-а, переметов сегодня!.. — Городков покосился на снежные завалы. — Антон, зачем себя табачищем травите?..

— Да я не курю. — Тульчинский вдавил в снег начатую сигарету. — Так иногда, для разрядки.

— Хороша разрядка!

— А вы-то сами?

— Мне, грешнику, уже трудно ломать привычки. Остается вот бесплатные советы раздаривать.

К голове колонны неторопливо приближался мичман Серов. Городков посадил его на концевую машину и знал: раз замыкающим едет Серов, за отставших можно не опасаться. Серов в беде не оставит — подсобит, если какая неисправность, из кювета вытянет, если кто не рассчитал, а при надобности и на буксир возьмет.

— Как жизнь, Иван Фомич?

— Жизнь, она на колесах! — философски изрек Серов, обметая снег с валенок. — Только не знаю, как мы этот спуск переживем. Что-то дюже накатисто…

— Ничего, Иван Фомич, — успокаивающе сказал Городков, хотя и знал, что на спуске им встретятся два крутых поворота. — Иван Фомич, пусть водители протрут стекла.

Снова тронулись в путь. Спуск оказался очень скользким. Машины то и дело ползли вместе с крошевом. Теперь вся надежда на цепи, спрутами обвивавшие толстые колеса, а еще больше — на хлопцев, что держались за баранки и хорошо знали, как их крутить на такой горке. Автомобили продвигались осторожно, натужно урчали — моторам по такой дороге трудно.

Тульчинский плавно вращал руль, опасаясь резким нажимом занести машину, расчетливо выбирал выгодное направление, стараясь избегать кренов.