Юрий Платонычев - А дальше только океан

— Ладно, не пугай.

Они распаковали чемодан и дорожную сумку. В сумке, прямо сверху, лежал целлофановый пакет с четырьмя красными яблоками.

— А яблоки зачем?

— Это тебе, Витя, гостинец. В Московском аэропорту купила.

Павлов снисходительно повертел столичный гостинец.

— Я думала, будешь прыгать до потолка, а ты спрашиваешь — «зачем»!

— Лудзю! — из всех латышских слов «лудзю» было первым, что Павлов когда-то усвоил. — Прошу!.. — И жестом гостеприимного хозяина распахнул дверь на кухню..

На столе, из глубокой тарелки, привлекательно выглядывали яблоки, правда, не такие красные, как привезла Велта, но довольно румяные; рядом — рыба в кляре из здешнего кафе, а вместо цветов из банки торчали стрелы зеленого лука.

— Вай, маминя, какая роскошь! Знаешь… — Велта недоверчиво понюхала яблоко, словно сомневалась, что оно настоящее, что это не муляж из елочного набора. — Знаешь, я думала, на консервах будем сидеть!

— С этим здесь нормально. — Павлов уселся на чемодан, подставив жене единственную табуретку. — А если иной раз сильно заносит, то, как говорят, старожилы, хлеб и почту с вертолетов сбрасывают.

Для ужина время было позднее. Съев по кусочку рыбы и по яблоку, решили «пиршество» на этом закончить. За день Павлов изрядно намотался и мечтал скорее лечь спать, зато у Велты сон как рукой сняло. Она во что бы то ни стало хотела посмотреть свою квартиру.

«Ничего не поделаешь, — сонно жмурясь на лампочку, думал Павлов, облачаясь в штормовую куртку. — Надо быть галантным. Сегодня, во всяком случае».

Четырехэтажный дом, в котором жил прежний командир, был не из новых. С широким фасадом, с широкими окнами, он выглядел совсем низким: первый этаж полностью скрывался под снегом. Уличный фонарь хорошо освещал замурованную трещину, поднимавшуюся от основания до крыши. Николаенко рассказывал, что трещину сделало недавнее землетрясение и жильцов на время переселяли в другие дома. Деревья, высаженные вдоль улицы двумя рядами, осторожно высовывались из сугробов своими верхушками, похожими на разлапистые кустики.

В двух небольших комнатах уже начался ремонт. Старые обои сорвали, лишь кое-где висели разноцветные лохмотья. Пахло красками. Было тепло и сухо.

Велте понравилась просторная кухня, широкие окна и особенно вид, открывавшийся из них. Она долго стояла у окна, за которым угадывался океан. Луна спряталась в облако, океан тонул во мраке, но ей казалось, что она видит его по каким-то смутным, едва уловимым очертаниям.

«Скорее бы контейнер прибыл!» Велта мысленно уже все расставила по местам, все развесила, разложила…

Возвращались они довольные, бегом взбираясь по обледенелым дорожкам и запуская друг в друга пригоршни сухого, чуть колючего снега. Встреть сейчас Павлова кто-нибудь из подчиненных — удивился бы здорово!

— Ну хватит, Велта, — с напускной строгостью, слегка запыхавшись, проговорил он. — Для сна мне отпущено каких-нибудь пять часов, а то и меньше. Согласись, на восстановление нервных клеток не так уж много.

— Между прочим, — Велта, привыкшая к равнине, отряхивалась от снега, еле переводя дыхание, — насчет нервных клеток: ученые утверждают, что они не восстанавливаются.

— Вот видишь! Значит, им надо отдохнуть. Сейчас у нас каждый день — битва!

Тихое утро с легким морозцем. Свежо. Хорошо!.. А вокруг — залив. Отсюда, со скалистого мыса, куда ни глянь, всюду залив. Слева, из-под обрыва, торчала одинокая корабельная мачта. Тонкая красная косичка вымпела висела неподвижно, будто натрепалась на ветру и теперь отдыхала. Правее — густая синь бухты перемежалась с неестественно белыми льдинами. Сегодня океан тихий, но какой-то очень холодный. Вода кажется совсем отгороженной от неба черной нитью горизонта. А внизу — настоящая пропасть. Сколько тут будет? Семьдесят, восемьдесят? А может, все сто метров?.. Черные расщелины где-то почти у берега забил снег; сверху ветер обмел снег, и порыжелые каменистые кручи грозно нависали над бухтой.

На самом краю обрыва стояли офицеры. Тут Павлов, Ветров, Рыбчевский, тут и все другие. Шли с утра на службу и завернули к скалам, полюбоваться далями.

Каждый думал о своем. Необъятный простор, высота поднебесная и бодрящая прохлада отодвигали суетные мысли и заботы, природа-матушка властно напоминала, что есть еще на свете красота — разноликая, переменчивая, хрупкая…

— Ну и глыбища! — воскликнул Рыбчевский, стуча каблуком по граниту. — Хранительница наша!.. Знаете, Виктор Федорович, какая тут высота?