Нора Адамян: Девушка из министерства [Повести, рассказы]

Бавакан дала множество наставлений: чтоб на склад товар не отправляли, а прямо брали в магазин, чтобы ящики возвращали тут же. Велела и на рынок сходить — цены узнать.

Потом вышла проводить дядю Тороса, и он знал, что председательница скажет непривычно тихим голосом:

— Я там кое-что приготовила, передашь в Ереване братцу. Еще прошу: заезжай к сестре Тамам — это тебе по дороге. Она тоже хотела гостинец Врамшапуху послать.

Хорошо осведомленный о ее семейных делах, дядя Торос спросил:

— А в Аларик не заезжать?

Бавакан замялась:

— Это ведь тебе крюк придется сделать…

— Что для машины восемь километров!

— Ну заезжай, прошу, — торопливо сказала она. — Эрик обрадуется. От всех сестер брату привет отвезешь.

Перед отъездом дядя Торос находился в приятном настроении и был не прочь поговорить.

— Все учится Врамшапух? Ему уже за тридцать будет. Знаешь, как у нас определяют: в двадцать учись, в тридцать женись, в сорок трудись, в пятьдесят крепись, в шестьдесят смирись.

Бавакан разговора не поддержала.

— Там, в корзине, яйца. Не побей, — сухо приказала она и пошла в контору.

Не любит она, когда хоть словом задевают братца Врамшапуха. Он у всех сестер как свет в очах. Таких сестер иметь — можно всю жизнь не работать. Вот от одной сестры Торос везет корзину яиц да круг сыра. Теперь заехал к Тамам, директор школы она, учительница, — тоже посылка. Обрадовалась Тамам:

— Только сегодня хлеб пекла, вот хорошо!

Завязала в кусок полотна кипу лаваша. Хлеб розовый, душистый — их село всегда славилось пшеницей. Еще поставила в машину горшочек масла да велела спросить, не терпит ли братец в чем нужды. Баранов остригли, так не состегать ли ему тюфяк?..

А уж про Эрик и говорить нечего. Одинокая вдова только и живет братом. Как начнет собирать и вареного и печеного, всю машину завалит.

К дому Эрик вел узкий каменистый переулок. Дядя Торос не стал заводить туда машину. Оставил ее на дороге. Нынче не приходится остерегаться мальчишек. Это раньше, когда машины на селе были в новинку, детвора облепляла их, как муравьи дохлого жука. Теперь бричка, запряженная лошадьми, была бы для ребят интереснее.

Торос подошел к ступенькам балкона и, услышав в комнате голоса, уселся на ступеньку. Пусть Эрик кончает свой разговор, а он пока отдохнет от пыльной дороги.

Старик и не думал подслушивать, но люди в комнате говорили громко, а уши даны человеку, чтобы слышать.

— Выходишь из виноградника как серая перепелочка. Унесла ты мой покой.

— Ой, Мацо…

— Правду говорю. Помнишь, Первого мая ты по улице шла? Так мне жалко тебя стало. У других женщин по правую руку — муж, по левую — дети. Семьей за стол садятся. А ты идешь к потухшему очагу. Посмотрел я на тебя — рослая, видная…

— Ой, Мацо…

— Тут я палец и прикусил. Решил: «Себя ей отдам, ее — себе возьму».

— Всему селу разболтал.

— Да! Я такой человек. Что мне скрывать? Не ворую, не убиваю.

— А я, может, еще и не пойду за тебя?

— Пойдешь. Я тебе как раз под стать. У тебя доля несчастливая, у меня доля несчастливая.

— Можешь сравнить? — В голосе зазвучала ревнивая обида.

— Ну, пусть я сам виноват. Молодой был. Не друга искал — утехи. Разве поздно исправить? Создадим свой очаг.

— Ох, что люди скажут?

— Люди скажут: «Вот правильно сделал Мацо, взял себе хорошую жену! И Эрик правильно сделала — семью построила». Вот что умный человек скажет.

Стало тихо, и снова послышалось:

— Как перепелочка по дороге шагаешь — играешь…

— Ой, Мацо…

Дядя Торос узнал главное, а нежностей не переслушаешь, даром что влюбленным не по двадцать лет. Старик затопал ногами по ступенькам крыльца.

— Эрик, где ты там?

Женщина выскочила — раскрасневшаяся, простоволосая. И дядя Торос не смог отказать себе в удовольствии еще больше смутить всегда чинную, спокойную Эрик:

— Полчаса здесь сидел. Больше не могу ждать. Собери, что брату посылаешь.

Она заметалась из комнаты в сарайчик, из сарая в курятник. А на крыльцо вышел Мацо Дастакян, угостил дядю Тороса табаком, и они стоя курили, пока Эрик наливала в банку меду, насыпала в мешочки крупу — аджар, дзавар, складывала стопку чистого белья.

— Рубашку не успела погладить… И носки не поштопала; скажи — с первой оказией пришлю.

— А еще что передать? — игриво спросил шофер.

Эрик потупилась.

— Скажи — персиков в этом году много будет…

Врамшапух жил в университетском общежитии, на вторам этаже, предназначенном для аспирантов.