Петр Северов - Сочинения в двух томах. Том первый

Теперь я ждал от Бабеля шутки, остроты, веселого слова, мол, крепись, казак! — но он задумался, взял руку артиста, погладил и отстранил.

— Не с моих «высот» отвечать на такие «крики души». Давайте предоставим это Льву Толстому. Помнится, с подобным вопросом к нему обращался один писатель, и Толстой посоветовал; опишите это состояние, когда не пишется, разберитесь в нем обстоятельно, опишите его.

Сыпля заливистыми звонами и празднично сверкая огнями, к нам быстро мчался вагон трамвая. В огромном развороте степного лунного пейзажа он казался живым и веселым, этот быстро бегущий мирок электрических огоньков.

Кто-то взял меня сзади за локоть, легонько отстраняя с рельса, я обернулся и замер, снова удивленный такой открытой и полной человеческой красотой. Это была свет-Катя. Вся охваченная легким и зыбким лунным светом, она задумчиво смотрела в мерцающую степь, быть может, ощущая наивысшую пору своей жизни, и зрачки ее глаз были огромны, полные затаенного черного блеска, и выглядела она значительно моложе своих средних лет, спокойной, сильной и радостной.

Прощаясь, артист задержал немного руку Бабеля в своей руке.

— Вот и забыл вам сказать, извините… Знаете, что я вчера исполнял на втором наряде? Я исполнял рассказ Бабеля — «Соль». Ну, какая была овация!

Теперь он внимательно смотрел в лицо Бабеля, стараясь уловить его взгляд, но тот поспешил в вагон трамвая.

Некоторое время мы еще стояли на задней площадке вагона, и нам были видны два человека на крутом извороте трамвайного пути.

Почему-то нервничая, Бабель резким движением сдернул с носа очки и стал протирать их. Руки его дрожали.

— Вы поняли, что случилось? — спросил он шепотом, словно бы по секрету. — Правду скажите, поняли?

— Да, конечно.

— Что именно?

— Они узнали вас.

— И ни слова! — наваливаясь на меня грудью, он стал говорить сбивчиво, растерянно и восхищенно. — Все же какое… да, какое тонкое поведение! И даже на прощанье — только намек! А люди — все трое — это же литые образы, каждый по-своему силен, резко очерчен, огранен, самобытен и знает свое место в жизни, то есть знает самое главное, что нужен… да, что нужен и другим. — Он засмотрелся в степь. — И что за чудесный ребенок — артист! И умница — инженер… И разве забудется она, свет-Катя? — Он встряхнул меня за плечо. — Почему вы молчите?

Я сказал, что вспомнил недавно прочитанную статью, ее написал критик Горбов, он называет Бабеля индивидуалистом, который замкнулся в ироническом скепсисе.

Он еще крепче стиснул мое плечо и громко, заразительно засмеялся: он умел смеяться искренне, от всей души.

Не знаю, какие неотложные дела позвали его в Москву, но уже на следующий день Бабель уехал из Донбасса. Он помнил, что я позвоню ему, и оставил на мое имя письмо, — так мне ответили по телефону. Шел проливной дождь, но, мучаясь любопытством, я отправился на квартиру редактора, где черная строгая дама вручила мне большой шершавый пакет с редакционным штампом.

Раскрывать его при этой даме я не стал, спрятал за пояс, чтобы не замочил дождь, и зашагал по лужам в свое гостиничное уединение, еще сильнее томясь от нетерпения и любопытства: что за послание мне вдруг адресовано, почему понадобился такой пакетище?

Однако в пакете оказалась одна лишь маленькая, малюсенькая записочка: извиняясь за неожиданный отъезд, Бабель приглашал навестить его, при оказии, в Москве и сообщал номер своего домашнего телефона.

И я позвонил ему… ровно через год.

Сначала мне ответила женщина, спросила кто и откуда, и выразила сожаление, что я не застал Бабеля в Москве. Тут же, однако, произошло чудо: он молниеносно возвратился из поездки и, прервав наш разговор, весело прокричал в трубку:

— Отлично, что вы приехали и позвонили! Приходите, жду.

— Я бы с удовольствием, находись вы в Москве…

Он засмеялся:

— Просто хозяйка не заметила, что я возвратился.

Он жил в нешумном Николо-Воробинском переулке, в старом домике, занимая уютную квартирку с внутренней лестницей на открытые антресоли. Внизу, в довольно просторной, но не очень светлой комнате он радушно принимал гостей. (Позже я убедился, что гостей он принимал только радушно, с живым, искренним выражением интереса и симпатии, или же совсем не принимал, находясь в таких случаях «в отъезде»).

— У меня было предчувствие, что сегодня кто-то обязательно приедет, — сказал он, широким жестом распахивая дверь и весело поблескивая из-за очков глазами. — Все же предчувствие — штука серьезная, и поэтому я запасся двумя билетами на премьеру во Втором МХАТе. Спектакль ожидается интересный. Есть такой француз — драматург Жак Деваль, а пьеса называется «Мольба о жизни».