Петр Северов - Сочинения в двух томах. Том первый

Пока Бабель говорил, непринужденно, без запинки называя имена и фамилии ученых — первооткрывателей Донбасса, геологов, инженеров, — я внимательно наблюдал за нашими гостеприимными хозяевами; сначала они переглянулись несколько смущенно, а потом стали слушать с удивлением и явным интересом.

Нет, этот, с виду благодушный и простоватый, заезжий литератор кое-что знал! Быть может, он с расчетом начал с наивного вопроса: не тревожит ли их, бывалых горняков, не страшит ли каждый очередной спуск в шахту, именно те секунды, когда железный ящик клети, лишившись опоры снизу, повисает над черной бездной?

Да, наши собеседники быстро переглянулись, и свет-Катя, сдержав улыбку, сказала:

— Внуш-шительный вопрос!..

А главинж буркнул что-то невнятное и принялся тереть переносицу. Теперь мне стало интересно наблюдать и за стариком-инженером, и за красивой свет-Катей: в их лицах так явственно выражалась смена чувств — этой сменой неприметно и уверенно управлял их собеседник. Он упомянул имя геолога Ильина, и главинж одобрительно наклонил голову, При имени Евграфа Ковалевского главинж даже привстал.

— Когда я учился в Петербурге, — сообщил он негромко и как бы доверительно, — талант, проницательность, открытия Евграфа Петровича у нас, у студентов, будущих горняков, вызывали более, чем почтение, — трепетную гордость!

И тут Бабель проявил ту щедрость памяти, которая удивила нас всех. Он без усилия, будто по записи, назвал почти всю плеяду блестящих горных инженеров-донбассовцев начала прошлого века: Иваницкого, Кузьмина, Васильева, Томилова, Анисимова, Летуновского, Соколова, предваривших гениального Карпинского с его замечательными учениками — Мушкетовым, Обручевым, Чернышевым, с великим геологом Лутугиным…

Говорил Бабель с увлечением, с жаром, очки на его носу перекосились, с лица исчезло обычное, чуточку насмешливое выражение, широко открытые глаза блестели. Тут на какие-то минуты приоткрылась его истинная сущность: огромная жажда знания, страстный интерес к предмету и цепкая хватка памяти. Нет, он неспроста оказался в Донбассе, этот беспокойный человек, у него были какие-то планы, связанные с шахтерским краем, и он осмотрительно вел свой трудный ход к огромному, жаркому пласту жизни, имя которому — Донбасс.

Мы уезжали со «Смолянки» в полночь. Главинж, растроганный и словно помолодевший, предлагал переночевать в его коттедже, но Бабель сослался на какие-то неотложные дела в городе. Он обещал приехать через недельку и побыть на поселке основательно. До трамвайной остановки нас провожали Катя и артист. Светила полная луна, и листва молодых тополей в палисадниках сверкала серебром и чернью.

Артист почему-то притих и неслышно шагал несколько в сторонке, а свет-Катя говорила мечтательно:

— Есть в жизни мгновения, которые не забываются. Вы согласны? Время штампует свой шаг с монотонностью автомата. Человек постоянно в заботах, в неотложных, неоконченных или не начатых делах. И вдруг выпадают такие минуты, как эти, как сейчас… Что в них волшебное? Не знаю. А как хорошо ощущать каждой своей клеточкой, дыханием, осязанием, слухом, что ты живешь, и сознавать к тому же, что нет, не напрасно живешь.

Бабель смотрел на нее с умилением.

— Спасибо, вы ответили мне, свет-Катя.

Она удивилась:

— Ответила? Но я не слышала вопроса.

— Я думал о вашей красоте, — сказал он тихо. — О том, что ваше лицо как бы освещено изнутри. Теперь я понимаю, что вы очень любите жизнь и отсюда эта ваша одухотворенность.

— Послушайте, уважаемый газетчик… — смущенно заметила Коренева, видимо, намереваясь свести его замечание к шутке, но он резко остановился и повторил дважды:

— Вы очень красивы, свет-Катя..

— Извините за диссонанс, — как бы покончив с назойливой мыслью и снова возвращаясь в компанию, возгласил артист. — Я попрошу ответить мне на один вопрос. Буду откровенен: я тоже пишу. Да, пишу стихи, несмотря на свои тридцать четыре года.

Бабель смотрел на него снизу вверх и ждал вопроса, но артист молчал.

— Ну и что же? — дрогнув плечами, весело спросила Катя.

Артист погрозил кому-то пальцем.

— И зачастую не пишется. Хочу написать, и ни в какую! Не пишется — и все! Тогда я со злости и огорчения заваливаюсь спать.

Бабель сочувственно вздохнул.

— А после сна… тоже не пишется?

— Представьте, нет. Замыслов — гора! А на бумаге точки да треугольники. Я хотел бы знать, почему оно, такое состояние, вроде бы немота души?..