На фоне пластикового бытия, голой рационализации жизни, неестественным, точнее — противоестественным образом коснувшейся даже жизни детей, что особенно остро чувствует и переживает Медведев, человек без прошлого, без духовных связей с народом, — это человек без корней, человек без настоящего и будущего. Нет нравственных тормозов — нет самой нравственности, внутренне одерживающей и облагораживающей человека силы, сообщающей его помыслам и поступкам совестливое и созидательное начало. Оттого-то так легко пала Люба, оттого и Париж заразил ее злобой и агрессивностью, прорывавшейся во внезапных вспышках, унизительных для Медведева. Последнее, впрочем, закономерно: страдает больше не тот, кто вершит зло, а тот, кто понимает, что есть зло.
Кажется, А. Герцену принадлежит мысль о том, что тинистый слой мещан не определяет судьбу нации. Не из этого ли исходил А. Чехов, всю жизнь разоблачая мещанство, срывая с него одежды пристойности, но главным и преимущественным образом высмеивая? Однако же вот выходит, и до сих пор не разоблачил, не сорвал, не высмеял… Конечно, неверно было бы обвинять Чехова в грехах нынешнего мещанства — теперь оно совсем другое. Но иногда говорят, что от Чехова пошло некое снисходительное, полуусмешливое, отчасти даже и легковесное отношение к пороку, достойному каленого железа. Действительно, есть в такой иронии обратная сторона, на которую мы, перешагнувшие лестницу сословий, как-то не обращаем внимания, не придаем ей значения. Может быть, это следует назвать обратным эффектом, психологическим парадоксом, но высмеянные Чеховым пороки, легонько высеченные публично, публично же и осмеянные, именно через общий смех, через иронию общественного понимания как бы получали права гражданства. Оказывалось, над пороком можно смеяться, но его можно и иметь, недостаток становился словно бы извинительным, от него не требовалось избавляться.
Это а-ля «чеховское» влияние надолго останется в литературе, оно и до сих пор дает себя знать томами и томами антимещанской прозы, с какой-то благополучной незаметностью перешедшей в разряд так называемой бытовой прозы. Дело доходит, действительно, до смешного, когда современный мещанин описывается чуть ли не со слезами умиления. Если же говорить серьезно, то литература утеряла, за редким исключением, утратила критический подход, критическое отношение к мещанству. Штампуя стереотипы, она непроизвольно закрепляет жизненные права и принципы мещанства.
Есть ли и в чем принципиальная новизна в изображении мещанства В. Беловым? В том, прежде всего, что он критически осмыслил и вскрыл деструктивную сущность современного мещанства, представляющую большую, чем мы думаем, опасность как для одной, отдельно взятой личности, так и для общества в целом. В. Белов и увидел, и показал, что современным мещанством можно манипулировать. Открытие, достойное и художника, и философа! И именно поэтому писатель не рассматривает мещанство как самостоятельно антиобщественное явление— с чем литература уже свыклась, — он рассматривает мещанство как проявлениематериального, социального, духовного и идеологического противоборства двух систем, как неотъемлемую составную частьмирового зла. Зла, о котором жаждущий справедливости Иванов говорил: «Существует могучая, целеустремленная, злая и тайная сила… И мало кто сознательно выступает против нее.»
Героями В. Белова мировое зло осмысливается и в житейском, и в философском плане. Оно предстает на страницах романа и в абстрактных категориях, ассоциируясь по общепринятой в мировом искусстве символике с дьяволом, темной бесовской силой, искушающей человека; и в болевой для народа конкретике свершений, уже не всегда поправимых, с горестными, увы, и печальными для судеб нации и Отечества последствиями, и в конкретных носителях зла: весьма колоритен в этом смысле прозванный «идущим впереди» Миша Бриш — образ поистине разрушительной силы.
Глубоко выстрадано и по самому крупному счету потерь оплачено Дмитрием Медведевым открытие этих простых и небезобидных истин, обнародование которых, по очевидной логике, должно вызывать негодование тех, кто выдает ложь за правду, правду — за хулу, критику — за навет.
«Мировое зло, — говорит он, — прячется в искусственно созданных противопоставлениях. Экономических, культурных, национальных. Принцип „разделяй и властвуй“ действует безотказно. Он незаменим не только относительно людей, но и относительно времени. Даже время мы разделили на прошлое и будущее! Настоящего как бы не существует, и это позволяет… дьяволу придумывать и внедрять любые теории, любые методы. Например? Например, разрушение последовательности, Оно проходит всегда безнаказанно, потому что результаты сказываются намного позже…»
Читать дальше