В смущении, какого еще не приходилось ему переживать, Игнат решил идти напропалую. Он осматривал стол: маленькие рюмочки, диковинный ножик, выгнутый и хвостатый, ложка с дырочками, — не разобраться, что к чему. Нина придвинула ему стакан и до края налила розовой вязкой наливки. Не ожидая, пока нальет она и хозяйке, Игнат осушил весь стакан двумя глотками, задохнулся, ожёгся и почти упал на стул. Что говорил он им в течение долгого часа, все время чувствуя на себе проницательный взгляд хозяйки? Наверное, он плел несусветную чепуху. Помнится, Нина спросила:
— И вам понравился Стамбул?
— Нет, — сказал Игнат. — Грязно, пестро, воняет…
Женщины засмеялись.
— Но бухта Золотой Рог, говорят…
— Красивая. Нет спору. Однако от турков это не зависит.
— А вот Аравия… Васильков рассказывал: таинственная страна… Бедуины в чалмах, с копьями, как сто лет назад… Шейхи, эмиры, сеиды…
Игнату показалось, что она испытывает его в чем-то. Втайне он позавидовал Василькову: ловок же на язык!
— Не понимаю, где он все это видел? Я видел нищих, черных людей, грузчиков, голых и очень голодных. Они утащили у нашего повара банку со смальцем и ели без хлеба, отталкивая друг друга, даже поссорились из-за этой банки… Врет ваш Васильков.
— Я знаю, что врет, — сказала Нина. — А слушать его интересно, хотя и смешно. Вы не такой, Игнат, совсем не такой.
Шаповалов взглянул ей в глаза — она не сказала: хорошо это или плохо?
Он виделся с нею еще три раза: случайно встретился на берегу, а потом, возвратясь из рейса, принес ей шаль. В военкомате предупредили, что крейсер будет завтра, постригли, послали в баню и приказали ждать в порту. Он отпросился на час и пришел в тополевый переулок проститься.
Спокойной и доброй лаской повеяло на него от сада. Знакомое крылечко как будто звало к себе. Ветка яблони, уже отяжеленная плодами, качалась на подпорках из стеблей подсолнуха. Ему открыли сразу же, как в то, первое, утро, когда он явился с камбалой, трепыхавшейся на спине, и он уже протянул руку, но… на пороге стоял капитан.
Волков поморщился.
— Чем могу служить?
— Я хотел… Я, понимаете, ухожу в плавание. Надолго. На крейсере я теперь служу.
Капитан присмотрелся внимательней: не пьян ли? Он колебался, уже собираясь захлопнуть дверь.
— Ну, и что же?
— Проститься хотел… Нина дома?
— Нина? Зачем это вам Нина?..
— А просто, чтобы попрощаться, — ответил Игнат и улыбнулся.
Тогда он и услышал от Волкова «напутственное слово» и совет запастись костылями, в случае, если взбредет ему хотя бы раз еще сунуться в эту калитку. Видывал Игнат капитана в разных настроениях: и бодрым, и веселым, и распаленным, но таким, как сегодня, ни разу не видал. Может, он неправильно понял Игната, в глупой мальчишеской выходке заподозрил? По крайней мере Шаповалов получил «характеристику». Был он и разиней, и гальюнщиком, и слюнтяем, какого на милю к судну нельзя подпускать. В общем, самый последний «бич» [4] «Бич» — от слова «бичкомер», т. е. в первоначальном значении — безработный моряк. Впоследствии слово «бич» стало нарицательным для деклассированных элементов во флоте: бродяг, бездельников, корабельных побирушек и проч.
на всем побережье.
Такой обиды Игнат не заслуживал. Шел он по тропинке сначала молча, но как услышал это бранное слово «бич» — потерянных пьяниц, недотеп им называют, — остановился, побледнел.
— Хотя ваш этот дом, капитан, но приличных слов вы не знаете.
Так ядовито поддел он капитана, что тот ногами затопал, руками замахал.
— Назад! Ко мне!..
Но Шаповалов не вернулся. Шел он, ничего не видя перед собой, тополевый лист на аллейке сорвал и не заметил, как это сделал; звук калитки, когда он открывал ее, отозвался в сердце, гравий печально шуршал под ногами… И твердо решил с этой самой минуты Игнат — сколько жить он будет на свете, никогда не простит ни Василькову, ни капитану… О, время его еще впереди! Выплавает он годы положенные, выучится, все комиссии пройдет, сам капитаном станет, а Волкову и Василькову «здравствуй» не скажет, руки не подаст. О ней он тоже позабудет. Правда, она не виновата, но если уж на то пошло, и с ней он не посчитается… Точка! Что означала эта угроза, и сам он не мог сказать. Видел он себя капитаном океанского корабля, как стоит он на мостике в штормы, в туманы, как входит в знакомый заштиленный порт, и ждет его на берегу… нет, не она. Хорошо бы ей весточку оставить. Он писал ей и раньше, когда ходил на Ближний Восток, но не думал Игнат, что будет получателем собственных писем. И снова ни в чем не повинна она. Она ведь не знала, что Шаповалов ей пишет.
Читать дальше