Петр Северов - Сочинения в двух томах. Том второй

На том и расстался Панас Кириллович с нежданным гостем, не сомневаясь, что обходительный Калиныч не замедлит отправить его с оказией в Южно-Курильск.

На Курилах, как и на всем побережье от Посьета до Корсакова, от Паланы до Уэллена и далее на запад, в студеных краях, непреложен добрый обычай: путнику хлеб и соль, чай, табак и ночлег. Соблюдал и Братан этот славный давний порядок, хотя и досадовал на «кочевников» — легких людей, зараженных пристрастием к перемене жительства: сколько такого ни устраивай, ни ублажай, поработает месяц-другой, получит свое и сорвется. И не туда уедет, где лучше, нередко туда, где хуже: ему это не забота — он везде временный.

Впрочем, вскоре бригадир забыл о «музыканте»: с моря пришла весть, что объявилась корюшка, и Панас Кирилыч подался малым катером на ближний ставник.

И промелькнула неделя, полная той неустанной бессонницы, общего азарта и непременной суеты, которыми на рыбалках обычно отмечена пора удачного лова, прежде чем Братан вспомнил о парне с коробом. А вспомнил потому, что, возвращаясь в свою времянку привычно безлюдным берегом и остановясь передохнуть среди черных глыб камня, битых раковин и бревен плавника, в тишине ясного звездного вечера, какие редко здесь выдаются, вдруг услышал задумчивый голос баяна.

И — странное чувство — словно бы снова и с полной неожиданностью заглянул Братан в те широко открытые, по-детски доверчивые глаза и мысленно сказал себе: «Он… Да, тот парень с коробом! Значит, остался в стане? Но что же друг Калиныч? Почему ни слова?»

Однако подумал о Калиныче мимолетно и без упрека. Песня баяна лилась широко и свободно, и весь этот видимый мир — дальние звезды, отблески волн, черные силуэты гор, малиновые огоньки рыбацкого стана, — все неуловимо преображалось, становясь значительным, интересным, словно бы отраженное в живой глубине песни, в ее увлекающем музыкальном потоке.

Пожалуй, впервые, — и что за вечер! — Панас Кириллович слушал музыку с таким сосредоточенным вниманием, что даже задерживал дыхание, слушал и думал о малой, раскаленной искре, которая именуется жизнью человека и дана ему на добрые дела, и что работать здесь, на далеких скалах, одно из таких трудных и добрых дел… Будучи натурой деятельной и сводя по привычке размышления к практическим заключениям, он и сам немного удивлялся выводу, который у него складывался в те минуты: явно не новый и, быть может, наивный, этот вывод трогал, волновал, заполнял душу. Сильнее, чем слово, его выражала музыка: все же да, вопреки всем невзгодам… приемля все заботы… какое это счастье — жить!

Острослов и затейник Иван Иванов заметно растерялся, когда в тихий круг рыбаков у костра осторожно вошел Панас Кириллович, кивнул в сторону баяниста и сделал знак рукой: мол, продолжай…

Рыбаки сидели неподвижно, их было человек тридцать, над ними трепетали отсветы, и от костра порывами веяла теплынь.

Но следующим утром, встретясь с Иваном на берегу при осмотре нового кунгаса, приведенного из Рейдово, бригадир, морща лоб, спросил:

— Где ты усмотрел, Иван, интересуюсь, чтобы в составе звена была такая профессия… музыкант?

Бойкий Иванов отвечал, не раздумывая:

— Где записано, Кирилыч, будто рыбаку, возвратясь с моря, не положено брать в руки баян, гитару или, черт его дери, барабан?

— Ты говоришь — рыбаку?

— Так точно, начальник.

— Значит, этот парень уже рыбак?

— Подсобник.

— Я не против, — предложил Братан, — оформить его культурником. Думаю, что наверху согласятся. Но… надежен ли? Не сбежит?..

Иванов усмехнулся:

— Кто поручится? «Кочевники» — люди легкие: чуть что не так, и — поминай как звали!

Бригадир насторожился:

— А что у нас не так? Одному, может, шторм, а другому поблажка? Нет, у нас и аврал, и отдых — равной мерой. Где он раньше-то перебивался?

Иванов шумно вздохнул:

— Стесняется рассказывать.

— Ты ли не выудишь?

— Да кое-что удалось. В Хабаровске, говорит, в универмаге. Опять-таки, музыкой занимался. Духовыми трубами, гитарами, балалайками торговал. Потом, говорит, к морю потянуло, и крепился, да не устоял.

Бригадир скривился, будто от зубной боли:

— Балалайки!..

И когда заядлый Иван Иванов принялся с жаром доказывать, что тут, мол, имеется важная примета: парня к настоящему, к рыбацкому делу потянуло и, значит, быть ему рыбаком, Кирилыч махнул рукой и не вступил в дискуссию.

Ему ли, Ивану, рассказывать, как она усложнилась, профессия рыбака, и особенно здесь, в особых условиях острова? Взять хотя бы подготовку к лову: первое, с чего нужно начинать, — с жилья. Где-нибудь на Черноморье, на Каспии, на Приазовье у рыбаков-прибрежников в ближайшей бухте непременно надежный приют: и общежитие, и столовая, и медпункт, и красный уголок с читальней, радиоприемником, телевизором. А в курильской сторонке рыбацкая бригада высаживается на берег ватагой первопроходцев: все у нее сначала — жилища, склады, мастерские, а это — плотницкие, столярные, слесарные, сварочные, такелажные работы, и всему — наикратчайший срок. Но закончено вселение на пустынный берег и проверены сети, лодки, руль-моторы, что же теперь, отдых? Нет, только теперь и развернется главная часть дела — поиск и лов, только и заварится согласованная, напряженная, расторопная работенка, в которой иная минута дороже часа, а час дороже дня.