В другой раз Иван Иванов невинно спрашивал:
— А не завести ли нам в стане, Кирилыч, музыканта? Чтоб на постоянно, а? Слышал я, что у древних египтян так велось: один себе в дудочку дудит, а другие вкалывают!
Нужно было знать характер Братана, чтобы подсовывать такую язвительную нелепицу, особенно в пору, когда ставники были пусты и бригада переключалась на сбор морской капусты. Хитрец Иванов достаточно знал Кирилыча и, забавляясь, донимал исподтишка:
— Оно, конечно, бригадир, капуста — вещь стоющая. Соберу я семь центнеров этой прелести и получу, как за один центнер корюшки. Разница? А ведь очень малая: корюшка — та сама в сеть идет, а с капустой надо поваландаться, и тут она, дудочка, ох и кстати!
Постепенно Кирилыч мрачнел, начинал сердиться:
— Истинно, Иван, говорится, что работа — с зубами, лень — с языком.
Весельчак Иванов прикидывался простаком:
— Я почему про дудочку вспомнил? Потому что и вчера один «кочевник» притопал, и, можешь мне верить, — музыкант. Фигура-то, фигура! Сам длинный, в фасонных туфельках и черный короб под мышкой, вроде большой бутылки? не иначе скрипка в том коробе или дудка.
— Складно врешь ты, Иван.
— Клянусь!
— Врешь и строишь насмешки.
— Ну, Панас Кириллович, при вашей солидности неловко вам будет извиняться.
— Ладно, — сдержался бригадир. — При всех извинюсь — покажи мне того, с дудкой.
И надо же было случиться, что на следующий день, словно бы в оправдание Иванову, в стане появился жилистый, высоченный парень в кепке набекрень, в туфлях узорной выкройки, да еще с нескладным коробом.
В море с утра штормило, и вся бригада находилась на берегу: кто чинил сети, кто конопатил лодку, кто копался в моторе. Иван Иванов заканчивал новое весло, а Панас Кирилыч счаливал оборванные буксирные тросы. Он даже вздрогнул от удивления, когда нежданный гость шагнул через порог подсобки, обронил небрежное «здрасте» и выпрямился во весь свой редкостный рост.
— Что ж, присаживайся, гостем будешь, — сказал Кирилыч, смахивая с табурета лоскутья брезента и клочья пакли. — Помнится, батя мне говорил: не бойся гостя сидячего, а бойся стоячего. Вон какой у тебя сундук занятный — ты часом не музыкант?
Парень помедлил с ответом, поудобнее уселся на табурете, отставил свой короб, потянулся, вздохнул:
— Это, дедушка, хороший признак, если знакомство с музыки начинается. Да, немного музыкант. Правда, самоучка. А в этом футляре у меня — баян. Можно сказать, неразлучный товарищ.
Сначала Панас Кирилыч готов был обидеться: почему «дедушка», не в насмешку ли? Тут же подумалось, что, хотя у «кочевника» и не дудка — баян, все же перед Иваном Ивановым придется извиниться. Одновременно мелькнуло подозрение: не Иван ли, выдумщик и заводила, опять какую-то штуку затеял и того «младенца», может, специально подослал? Но возникало и сомнение: станет ли незнакомый парень на потеху какому-то Ивану поперек острова на западный берег добираться?
Хмурясь и не поднимая глаз, Кирилыч спросил:
— Так все же кто ты, голубь, и по каким делам? Ежели музыкант и для концерта присланый — у нас такое бывало — примем.
Парень хлопнул ладонями по коленям и засмеялся.
— Да что ты, дедушка! Что за концерт? Я — на работу.
Тут Панас Кириллович в сердцах отшвырнул конец троса.
— Нету здесь ни дедушек, ни бабушек. Есть товарищ бригадир, и есть у него фамилия. Как ты, работяга, перед бригадиром сидишь-то развалясь?
Парень неловко поднялся с табурета и поспешно снял помятую кепчонку, а Панас Кирилыч, тоже вставая, ненароком глянул ему в глаза, глянул и сразу же пожалел о своей резкости. Глаза у парня были ясные и добрые и смотрели с детской наивностью. Видимо, он верил, этот «младенец», в людей, шел сюда по камням или трясся попутной полуторкой с какой-то надеждой и ожидал от этой встречи на неприветливом берегу только хорошего.
«Доверчивый, — подумал Братан. — Есть еще и такие… Но к чему он тут пригоден — в стане, на кунгасе или на катере? Ростом, и верно, вымахал, а в плечах узок, и пальцы — сказано, музыкант — нежные. С такими ли пальцами тросы мотать, со снастями, с веслами управляться? Оно, конечно, можно бы и подучиться, но не рыбацкого роду человек, а из дуги оглобли не сделаешь. Значит, нужно, как водится, приютить путника, обогреть, накормить и распроститься».
— Ступай-ка, почтенный, на бригадный камбуз, — распорядился Братан, — скажешь там шефу, нашему кормилицу Калинычу, что я послал. В дальнейших твоих заботах он и разберется.
Читать дальше