Андрей Дугинец - Стоход

— Такой маленький, в черных очках?

— Да. Вы уже с ним знакомы?

— А как же! Это ж он намечает канаву через мой ковалок…

— Ах вот как! — Моцак усмехнулся. — Ну ничего, вы с ним подружитесь. Он человек неплохой, а настойчивый, как и вы.

— Да я что ж, я крепких людей люблю…

— Сейчас он придет сюда вместе с директором МТС. Я вас представлю — и, как говорится, с богом.

— А что я должен делать?

— Пока только поводите его по болотам и расскажете все, что о них знаете. А потом видно будет.

— Но у меня ж сапожная мастерская.

— Это мы уладим. Теперь обойдутся и без вас. Вы там обучили уже многих. Ну, а насчет участка не беспокойтесь. Землеустроитель нарежет вам, где получше.

— Да я… — Старик махнул рукой, он уже стыдился того, что сказал в начале беседы. — Оно ж так всегда в жизни. Уткнешься носом только в то, что перед тобой, и ничего не видишь, думаешь — только и света что в окне. Я ж сам читал то постановление насчет осушки. Никакому празднику так не радовался. А потом как-то… Земля, она засасывает хуже любой трясины. Появился у тебя свой ковалок, то уже весь ты в нем и душой и телом. Что правда, то правда, земличка засасывает нашего брата. Крепко засасывает.

Встарой, продымленной хате Ивана Гири стоит густой смрадный полумрак. Низкая, покосившаяся хата полна икон, целебных трав и кореньев. На стенах, в промежутках между иконами, под потолком, на сошке, подпирающей прогнувшуюся балку, — везде, где только можно было прицепить, висят пучки засушенной с лета омелы, чемерицы, Адамова дерева, свят-кореня, дубовой коры. Целые веники липового цвета. И бесконечное множество венков из богуна — самого универсального лекарства.

В лампадке мерцает слабый, никогда не гаснущий в этом доме огонь. От ладана, от разомлевших трав в хате стоит тягучий, удручающий смрад, которым отличаются жилища неряшливых, но очень богомольных старух. Свет в лампадке тихий, желтоватый, колдовской, словно горит в ней не масло, а тлеют и плавятся все эти травы, коренья, кора.

Скупо светит и лучина, горящая в коминке, висящем на середине хаты. Коминок этот сохранился еще с той поры, когда здесь квартировал учитель Моцак.

Унылый, устало мигающий свет едва достигает стола, вокруг которого склонились угрюмые, почти все бородатые мужики, нехотя, словно по принуждению, играющие в карты. Изредка хозяин бросает в коминок сырую осиновую чурочку. Подсохнув на жару, она долго дымит, потом неохотно, вяло разгорается. И тогда на стенах оживает, будто бы даже шевелится, тусклая позолота икон. Кажется, что она осыпается и чуть слышно шелестит.

Икон в этом доме ровно пятьдесят семь.

В переднем углу — сорок одна. Над дверью — девять. Над ведром с водой — семь. И во всем этом скрыт глубокий смысл, известный только посвященным. Число икон предопределяет количество лет, недель и дней, дозволенных богом для жизни большевиков на земле.

Это пророчество вещуна, основанное на откровении святого Иоанна.

Сорок икон в переднем углу вокруг большой иконы Христа Спасителя — это сорок недель сверх одного уже истекшего года владычества большевиков на Западной Украине. Девять икон над дверью — это девять дней, отпущенных богом для советской власти сверх одного года и сорока недель. А седьмица над всегда полным ведром освященной в церкви воды — это семь дней, в течение которых некие благословенные богом воины будут изгонять большевиков.

И сие есть непреложная истина, и она сбудется, ибо 41 + 9 + 7 = 57. А сумма цифр числа 57 (5 + 7) равняется 12, количеству Христовых апостолов. Сумма же этого числа (1 + 2) равна 3 — цифра святой троицы. Так говорил вещун, посланный богом.

Услышав это пророчество, Гиря сжег свой дом на хуторе, залил весенней водой поле, засеянное озимой рожью, и перебрался в эту развалюху, оставленную еще его отцом. И как только переселился да оделся в лохмотья, достойные последнего нищего, сразу отстал от него сельсовет. Больше не слышал Гиря ни слова о раскулачивании.

«Чего у него теперь кулачить? Господь сам его раскулачил», — говорили сердобольные морочане и верили, что старый волк и хапуга смирился, «повернулся лицом к богу и людям».

Никто, конечно, не подозревал, что по вечерам, когда старые друзья собираются в убогую хатенку перекинуться в карты, покурить жгучего самосаду, в Иване просыпается другой, настоящий Гиря. Хитрый, уравновешенный и рассудительный, он стал вожаком кулачья, затаившего злобу на новую жизнь.

Сегодня должен решиться важнейший для шайки Гири вопрос: о стороже на экскаваторе. Если удастся поставить на это место своего человека, то тогда жизнь колхоза, который делает еще только первые шаги, будет в их руках, потому что, пока не осушат Зеленого клина и Чертовой дрягвы, колхоз будет жить как ребенок, наглухо закутанный в пеленку, и тех, кто не пошел в него, прижимать не будут…