Андрей Дугинец - Стоход

— Да я и сам уже верил, что удача не написана мне на роду. А попал в Советы, правда, с неделю проверяли, кто да откуда. Месяц в больнице держали, глаза лечили. Я ж теперь все вижу. Даже читать и писать научился! Ну а потом послали в Минск учиться на тракториста…

— Ишь ты! — воскликнул дед и смачно прищелкнул языком. — Прямо так сразу и на тракториста?!

— Курсы трехмесячные, а я за два месяца все прошел. Главный механик, когда принимал экзамен, сказал, что я для машины родился. А уже через полгода стал машинистом экскаватора.

— Расскажи ты мне, Антон, что это за машина! — придвигаясь и наливая еще по рюмке, почему-то тихо, почти шепотом, попросил дед. — Правда, что это такое сооружение, что если запустить его в нашу Чертову дрягву, то уведет всю воду в самое море?

— До моря далеко, — качнул головой Антон. — А в Стоход выведет, болото осушит раз и навсегда.

Дед Конон вздохнул тяжело-тяжело и, обеими руками взявшись за голову, задумался. В который раз Конон Багно клял себя за то, что не ушел в Советы, пока был помоложе…

В наступившей тишине Оляна вдруг услышала глухое всхлипывание, точно кто-то плакал. Глянула в сторону сына и тут же, вскочив с места, подбежала к нему.

Уронив голову на баян и вцепившись побелевшими пальцами в лады, Гриша плакал горько, отчаянно.

— Сынок! Сыночек! — вскрикнула мать. — Что с тобой? — И, повернувшись к Антону, Оляна шепотом пояснила: — Отца вспомнил. Никто ж ему никогда не дарил таких подарков.

Но Конон Захарович махнул на нее, чтобы молчала, и бросил только одно слово:

— Пальцы…

— А что с пальцами? — насторожился Антон.

— Глянь на правую руку, сам увидишь! — ответил дед, который с тайной тревогой следил за внуком с первого момента, когда тот взял в руки баян.

Антон хотел было подойти к Грише, но дед остановил:

— Не надо об этом говорить, ему и так тяжело. — И Конон Захарович рассказал обо всем, что случилось с внуком в последние дни панского владычества.

Когда дед умолк, Антон одним махом выпил полный стакан водки и, скрипнув зубами, процедил со злобой:

— Какая ж одинаковая судьба у нас с этим хлопцем! Так и у меня руки были золотые, а счастье всю жизнь по болотам блукало!

Заметив, что все видят его слезы, Гриша поставил баян на лаву и быстро вышел из хаты. Мать — за ним.

Хозяин и гость молча сидели за столом. Больше не хотелось ни пить, ни есть, ни говорить.

А Оляна? Она так ждала этого вечера. Так надеялась, что именно в этот вечер решится ее судьба, придет конец ее горькому вдовьему одиночеству. Но теперь ей было не до себя. Горе сына болотным камнем придавило в ней все, что начало было воскресать с возвращением на родину любимого человека.

Когда у Антона кончился отпуск, он зашел к Багнам, чтобы еще раз поговорить с Оляной. Но та кивнула ему на сына: «Смотри, как извелся за две недели! Не ест, не пьет!» — и, заливаясь слезами, ушла на работу в поле.

Дед Конон посмотрел вслед дочери и сказал Антону:

— Подожди еще немного. Все уляжется. Гриша пойдет на какие-нибудь курсы.

— Если с Оляной у нас наладится, весной вернусь совсем, — ответил Антон. — А иначе мне лучше сюда и не показываться. Чего ж зря тревожить и ее и себя.

— То правда, то правда, — кивал дед. — Но думаю, она еще оттает.

Весть об открытии курсов трактористов взбудоражила молодежь всего района. В Морочну, как на ярмарку, потянулись подводы, лодки, пешеходы.

Возле причала, за кузней, собралась целая флотилия. Далеко красовался белый полотняный парус ноблян. Рядом с парусником уткнулась в берег маленькая, хлюпкая душегубка коморян, приспособленная для плавания по узким протокам с крутыми поворотами. Из Сваловичей прибыло несколько остроносых новеньких чаек. Откуда-то издалека приплыли два огромных черных дуба. И множество других менее примечательных лодок появилось в это утро у причала.

Брички останавливались на площади за школой. Поставив лошадей к свежей траве, накошенной по дороге, хлопцы подолгу прихорашивались. Переобували постолы. Потуже затягивали поясок на домотканой холщовой рубахе с петухами на манишке и рукавах. Приглаживали волосы. И, лихо, на самый затылок, сдвинув брыль или фуражку, выходили на дорогу и несмело расспрашивали редких утренних прохожих, где находится райком комсомола, в котором будет проходить предварительный отбор курсантов.

Многие из них никогда не видели даже сенокосилки и потому, чуть не крестясь, со страхом приближались к райкому, где решится вопрос, кого же возьмут на курсы и доверят машину, заменяющую несколько десятков лошадей.