Андрей Дугинец - Стоход

— Как же вы подкрались, что даже я не слышал? — спросил Миссюра.

— Сами учили ходить по-кошачьи, товарищ командир! — ответил тот же голос.

— Гоните сюда лодку.

— Есть, гнать лодку, товарищ командир!

— Командир?! — в изумлении отодвинулся Крысолов.

— От так, — застенчиво пожал плечами Миссюра и с горькой улыбкой добавил: — А немцы еще генерала присвоили.

— Ни-ч-чего не понимаю в этой дурацкой войне! — с отчаянием взмахнув трубкой, сказал Крысолов. — Из батрака сразу в генералы.

Пока бойцы ходили за лодкой, Миссюра коротко рассказал обо всем, что произошло с ним за время войны. Ивану Петровичу Антон верил, как самому себе, и надеялся, что он если и не станет партизаном, то обязательно будет во всем помогать отряду. Рассказав о себе, Антон задал вопрос, который вертелся на языке с первых минут встречи:

— Что вы тут мастерили?

— Да клетку для ондатр, — ответил Крысолов. — Из старых осталось только две, остальные кто-то разломал.

— Кому они теперь нужны, те крысы! — с досадой махнул Миссюра.

— Теперь не нужны, а придет время…

— Ат! Когда оно еще придет!

— Смотри вперед! — в приподнятом тоне ответил Крысолов, и это очень понравилось Антону. — Жизнь-то на этом не кончается, — развивал свою мысль Иван Петрович. — Эти вандалы откуда пришли, туда и канут. А хозяйство восстанавливать нам придется самим. И опять начинать с хвоста?

— То все так, Иван Петрович, — тепло отозвался Миссюра. — Все так. А только, если вы еще не совсем забыли немецкий язык, я бы просил вас лучше заняться более нужным сейчас делом — перейти к нам в отряд.

— Антон, ты же мне еще не сказал, кем ты командуешь, что делаешь.

— Та никем я не командую. Собрались боевые хлопцы и ведем кой-какие разговоры с фашистами.

— Разговоры? Есть у вас люди, что и язык знают?

— Нет, мы с оккупантами говорим на языке, который они хорошо понимают, — то автоматом, то гранатой, а где случается и ихней же бомбой, если у них она не взорвалась.

— Хороший набор слов! — отметил Крысолов.

— А если б еще был и человек, знающий немецкий язык, мы придумали б кое-что и покрепче.

— Ну раз ты командир, то мое дело солдатское: приказывай — подчинюсь.

Миссюра смущенно ответил:

— Нет, Иван Петрович, мы с вами будем без приказов, по дружбе. Вот сейчас наберем картошки да муки и едем с нами. Там не видели, бугорок за беседкой не раскопали? Никто не пронюхал нашего погреба?

— Нет, следов никаких, — ответил Крысолов и, глянув на подплывающую лодку с партизанами, добавил: — Но сейчас вот, сразу, я не могу оставить дом.

— А! — махнул Антон. — Что он вам, тот дом! Полицаи налетят, спалят. Забейте, и едем.

— Не могу так сразу. У меня там больная. Без памяти лежит. Когда поздней осенью по лесу бродила, искала партизан, заболела, и уже в горячке прибилась на дымок.

— Морочанская?

— Да это ж та девушка, что с вами у Рындина батрачила.

— Олеся?! — привскочил Антон, явно намереваясь бежать в дом.

— Не беспокойте ее. Она недавно уснула. Может, это перелом наступает. В бреду все вас звала, по лесу аукала.

И все же пришлось оборудовать вторую лодку и везти больную в лагерь. Здесь полицейские да и сами немцы могли нагрянуть в любой момент.

Миссюра, конечно, не знал, что морочанской полиции свыше было приказано не вмешиваться в дела вернувшегося в свой дом Крысолова и даже не появляться близ графского озера.

Партизаны уплыли, а Иван Петрович пока что остался дома. У него теперь будет партизанская застава. Это рискованно. Но удача сама плывет в руки.

Как только лодки скрылись за мыском, Крысолов вошел в дом и спустился в бетонированный подвал. Передвинув ящик с картошкой, ломиком приподнял одну из плит, которыми был выложен пол. Отложив эту плиту в сторону, спустился в яму, присел возле радиопередатчика и удовлетворенно подумал: «Никогда еще не работалось так привольно: никаких пеленгаторов…»

— Гриша, в окно, в окно! — закричала Олеся и соскочила с постели.

— Олеся, милая, ложись, ложись! — успокаивала Соня. И, держась за голые бревна стены руками, поспешила к топчану, где лежала больная. Левую, перебинтованную ногу Соня переставляла, как что-то инородное. — Ну что ты? Ложись.

Сидя на краю топчана, Олеся устало отерла рукавом лицо, словно смахивала сон. И слабым голосом, с остановкой после каждого слова, рассказала, что ей приснилось, как в ресторан, где играет Гриша, пришли гестаповцы. А Гриша не видит, что окно у него за спиной открыто, и стоит ждет, пока его схватят.