Андрей Дугинец - Стоход

— О! Нашел! Нашел, как Архимед! — воскликнул секвестратор и, радостно потирая руки, вошел в пустой дом. — Никого нет? Не беда, подождем.

Гриша уже вывел поросенка за огород, как вдруг увидел мать. Заплаканная, но аккуратно причесанная и одетая в праздничную кофточку, она несла в руках ботинки, в которых ходила только в церковь.

— Чего ты нарядилась? — удивился Гриша.

— У пани была. Просила за дедушку.

— Ясна пани помиловала? Дедушку выпустят?

Мать только махнула рукой и, глянув на поросенка, спросила, куда он его гонит.

Гриша посмотрел назад и по сторонам.

— Тихо, мама! Помоги в корчи загнать, пока не заметил тот стягайло. Он уже у нас дома.

— Секвестратор? — бледнея переспросила мать. — Сынок, оставь. Хай берут да подавятся. Не до поросенка!

— Мам! Мы продадим поросенка. Деньги отдадим пану коменданту, и он отпустит дедушку, — скороговоркой шептал Гриша, продолжая гнать голодно повизгивающего поросенка.

— Да подожди. Куда ты его? За такого поросючка не выторгуешь столько, чтоб подкупить полицию.

— Все равно не отдам!

— Что ты выдумываешь! Вон Санько спрятал свою корову, а теперь и сам не рад. Раскроют хату, что ты с ними сделаешь?

Гриша опустился на траву и насупился. Мать присела рядом. Гладила его по голове и молча роняла слезы на его черные, давно не чесанные волосы. А белый курносый поросенок, мирно хрюкая, начал рыться в земле среди высокой, тихо шуршащей осоки.

— Мама, мам! — вдруг оживился Гриша. — А давай скажем секвестратору, что поросенок подох.

— Эх, сынок, не обманешь этого коршуна. Все он знает. Лучше уж смириться. Пани обещала поговорить с паном комендантом и тоже просила меня, чтоб все было тихо да мирно.

— Мирно, тихо! А сами они мирно?! Напали на дедушку, как разбойники. А за что? Он свою землю…

— Замолчи! — сердито замахнулась мать и испуганно посмотрела по сторонам. — Сколько раз говорила тебе, не болтай зря! Всей семьей загонят в Картуз-Березу!

Гриша покорно погнал поросенка назад. А мать, вытирая слезы концом платка, пошла рядом.

— Что ж поделаешь, сынок. Пускай забирают. Раз попался волку в зубы, то не вырывайся.

Секвестратор сидел за столом, как хозяин. Полы его балахона занимали почти половину лавы [8] Лава — скамья, стоящая у стены, от порога до переднего угла. . Шляпа лежала на единственной в хате табуретке. Широко расставив тонкие и кривые, как лапы паука, длинные ноги в щегольских начищенных сапожках, разложив на столе костлявые руки, он молча смотрел в раскрытую перед ним книгу актов.

А хозяйка с сыном стояли у порога, как нищие, только что вошедшие в чужой неприветливый дом.

Оторвавшись от книги, секвестратор бесцеремонно уставился на них. «Хлопец ничего, — рассуждал он про себя, — видать, работящий, послушный. Правда, лоб уж очень крутой, упрямый. Ну да раз-другой получит кнута от приказчика — и остепенится. А матка… Что ж, она куда красивее шинкарки. Глаза жгучие, как у цыганки. А чего стоят брови да косы! Впрочем, сама она этого, пожалуй, и не замечает. Ей не до того…»

Оляна, заложив руки под передник и потупив глаза, смотрела на свои красные от ходьбы по росе босые ноги, на которых примостился желтый озябший утенок. Тепло было ноге от его пушистого тельца. И он тоже пригрелся и, уткнув длинный оранжевый носик между двумя пальцами, время от времени тихо, словно спросонья, попискивал.

— Ты, отрок, иди себе, погуляй. Мы тут сами решим эти дела мирские, — благодушно склонив голову набок, елейным голосом сказал секвестратор, и маленькие коричневые глаза его заблестели, как горох, пережаренный в масле.

Гриша попятился к выходу. Но мать положила ему на плечо руку:

— Теперь он моя опора. Чего ж мне от него таиться?

Пан Суета окинул оценивающим взглядом ладный и еще полный девичьей силы стан вдовы, прищурился и пояснил:

— По душам хотелось поговорить, пани. По душам.

— Какая уж там пани! — вздохнула Оляна и показала потрескавшиеся, зеленые от работы в огороде руки. — Уж пишите скорее. А по душам… — и чуть слышно прошептала, — по душам говорите с теми, у кого ручки белые…

Гриша удивленно посмотрел на мать: всегда она с почтением относилась к властям. За ясного пана и ясную пани богу молится каждый вечер. А тут перечит человеку, которого боятся даже мужики, не только бабы.

Не меньше удивился и сам пан Суета. Он хмуро посмотрел на Оляну и заговорил своим обычным металлически-бесстрастным голосом:

— Паа-ни Багно! Baa-ми была арендована пахотная земля у ясного пана графа Жестовского в количестве трех моргов. Пользовались вы оной беспрерывно, однако арендную плату не вносили. Долги росли из года в год и достигли общей суммы триста злотых и двадцать пять грошей.