Аркадий Первенцев - Матросы

Размышляя над такими вопросами, Петр дошел до телефонной станции. Как и подобает на междугородной — очередь. Чтобы выписать разговор с неизвестной ей станцией, девушка с небесно-синими глазами дважды уходила советоваться; вручив квитанцию, недовольно стучала пальцем в жестянке, выуживая оттуда монеты для сдачи.

Петр был очень мирно настроен в это удачное утро. Не сетовал, не упрекал, ни на кого не сваливал обшей вины. Тут уж город такой. Если братская могила, так на сто тысяч. Да и вообще вся наша земля свидетель сражений. Когда-то сами жители сожгли Рязань с детьми и женами. В Киеве татары младенцев в огонь бросали. Украина вся кровью облита. Флот Черноморский сколько раз топлен? А все стоит нетленно, стоит…

— На аппарате колхоза вызванный абонент, — отрывисто объявила Петру телефонистка и перешла на Ростов-Дон.

Вызванным абонентом оказалась Маруся. Мать не сумела прийти из-за опасной гололедки. Маруся обещала тотчас вернуться домой, успокоить ее. Взявший трубку после Маруси Камышев просил не спешить, пробыть сколько нужно в «командировке по общим делам», Василий ведь не исключен из списков артели. Последний вопрос о кормах телефонистка оборвала в самом разгаре.

— Прожорливее, что ли, стали коровы, — безулыбчиво пошутил полтавский колхозник. — Во всех областях недокорм, выходит, то же самое и на сытой Кубани…

Петру не хотелось портить себе настроение, ввязываясь в скучную беседу о рыхлости кормовой базы, и, попрощавшись с словоохотливым старичком, вышел на улицу, по плечи окунулся в толпу. Воскресный поток принес его к автобусной остановке, втиснул в машину, выплеснул там, где надо, и довлек до госпиталя.

В просторной приемной дежурил знакомый по прежним посещениям военный врач, немолодой, наголо бритый мужчина с короткой фамилией. Родные и близкие требовали допуска в палаты, врачу приходилось запасаться терпением и тактом, чтобы со всеми обойтись по-хорошему.

«Вот так всегда: чего-то недосмотрели, кого-то проглядели, а простой люд отвечай, — подумал Петр, прислушиваясь. — Там виноваты водолазы, там — лопоухие начальники, а страдают ни в чем не повинные матери и отцы, жены и братья… И врачам попадает. Их в каких-то врагов зачисляют, а ведь им-то, бедолагам, достается в первую голову. Кто-то кости ломает, а ты склеивай…»

За людьми Петра сразу и не заметить. Ему и не хотелось выделяться, спешить. Приемных часов хватит. К тому же нельзя слишком утомлять брата. С любопытством вслушивался он в звонкий голос Галочки, перебившей врача-мученика.

— Раньше разрешали, а теперь почему запрещаете? — требовала разгоряченная девушка, по-видимому редко встречавшая отказы благодаря своей красивой молодости.

— Почему? — врач колебался недолго. — А потому, девушка, что раньше мы не совсем были уверены в благополучном исходе. Теперь мы верим и хотим убедиться полностью. Ему лучше. Радуйтесь, а не кричите на меня. Успешное начало — это еще не всегда хороший конец, нельзя относиться легкомысленно. Надеюсь, я выражаюсь вполне популярно? — Врач поклонился и сосредоточившись, выслушал говорившего тихим голосом пожилого рабочего с орденом Ленина на мятом лацкане черного пиджака.

— Пожалуйста. Вы можете пройти. — И, проследив за тем, как гардеробщик-матрос подал и помог надеть халат человеку с орденом Ленина, сказал только одной Галочке, не отступавшей от него. — Помните того, в вашей палате, — «братки, когда же день…»? Это его отец.

Девушка только пожала плечами, протиснулась к Аннушке и Томе и умостилась между ними на белой скамье с высокой спинкой.

— Бюрократ, — сказала Тома и, не шелохнувшись, принялась за пирожок.

— Нет, ты не права, Тома, — мягко отозвалась Аннушка, — его тоже надо понять. Если бы каждый лез в твой буфет, Тома, как бы ты его шуганула? — Аннушка взяла подрагивающую Галочкину руку с красными ноготками и положила ее на свою крепкую, шершавую ладонь. — Доктор сказал: Василию лучше. Чего же еще ты от него хочешь?

— Не мог пропустить в такой момент! — Тома была непреклонна. — Из Одессы сломя голову летела деваха. Для чего? Для того чтобы Васькин бред услышать? И теперь, когда восстал от бреда, нельзя. Что у него, раны открытые, голова проломлена?

Аннушка продолжала спокойно:

— То-то и плохо. Если бы из него хоть полстакана крови вышло, тогда можно нажимать на медиков. А если без единой царапины, значит, дело в основном в этом контейнере, — она указала на голову. — Может быть, по его состоянию ему ничего, кроме белого потолка, видеть не положено. Согласна, Тома?