Аркадий Первенцев - Матросы

Казалось, из какого-то глухого далекого прошлого возникали имена, и каждое из них приносило с собой рой воспоминаний, тревожных и ненужных, и ни в одном из них не было прежней сладости, а только тоска и цепкий страх. И все же хотелось слушать этот густой женский голос, возвращаться вместе с ним в прошлое, заполнять пустоты памяти, страдать… Чертовски нескладно устроен человек! Непонятно, куда его тянет, почему иногда страдания становятся значительней радостей, а горечь укрепляет силы.

— Я, наверное, пойду, Серафима. Карпуху не дождешься…

— Куда же вы пойдете, Петя? Он должен быть с минуты на минуту. Вероятно, что-то важное задержало. Теперь его отпускают ночевать. Возвращается к подъему флага.

— Тогда, пожалуй, подожду. Спасибо за угощение.

— Извините, поужинаем поплотней попозже. Может быть, мне съездить на Минную? Передать с ребятами на «Истомин»?

— Не надо. Я посижу в садочке.

Петр медленно шагал к площадке с решетками. Тут был выход из сада на Овражную улицу. Главный вход в угловое карпухинское подворье был с другой улицы. Там ворота, и подготовлено место для гаража. Приятель, по-видимому, рассчитывал богатеть.

С площадки виднелись бухта и часть города на той стороне. В предвечерней дымке будто плыл купол Владимирского собора, а за ним угадывалось открытое море, немало поутюженное Петром: пожалуй, ни одной складки на нем не осталось неразглаженной. Дымок табака и тихие раздумья возвратили Петра в уютное братство корабельного полубака. В памяти всплыли образы товарищей. Куда разбросала их судьба? Далеко небось заховали свои бескозырки и старшинские фуражки с твердыми козырьками. И все же, в какие бы сундуки ни нырнули они, эти морские приметы, никогда в душе не погаснет зажженная на корабле флотская искорка. Не загасить ее ничем. В любую минуту вспыхнет и будет гореть нетленным огнем.

Занятого такими мыслями и застал своего друга старшина первой статьи Карпухин. На объятия не поскупились и вполуобнимку направились к дому.

Серафима поцеловала мужа, взяла его фуражку и бушлат. Осчастливленный таким вниманием, Карпухин многозначительно подмигнул приятелю.

— Тебе семейный комфорт, вероятно, уже приелся, а я им никак не надышусь. Ночью, Петруха, проснусь, за стенку цап — я или не я?..

— Не только за стенку цапаешься, — игриво поправила его жена, добавляя к столу кое-какую снедь.

Карпухин по-хозяйски уселся за накрытым столом. Все говорило о приличном достатке.

— Сразу хочу предупредить: за Василия будь спокоен. Полная гарантия выздоровления, хотя в госпитале проваляется не меньше чем месячишко…

— Инвалидность?

— Нет. — Карпухин понял тревогу Петра. — Руки, ноги целы. Оглушило. Воды нахлебался. Сознание потерял. Плавал в холодной купели. Его с мостика снесло. Комфлота тоже купался, лежит с температурой… Давай-ка начнем с копченой султанки. Тут недалеко рыбацкая ватага, Серафима имеет там определенный вес…

— Дядя там у меня в артели, — пояснила Серафима.

— У нее кругом дяди и тети. Пойди разберись в фактическом положении вещей. Сегодня травили на полубаке, будто нашего батю, Ступнина, на адмиральские курсы посылают, в Ленинград. Без него скучно будет на «Истомине». Давай-ка выпьем за батю, Петр. Честный и справедливый он командир. И накажет, и обиды не испытываешь. Но однажды его наказание пошло мне на пользу, — Карпухин метнул взгляд на Серафиму, — не будь гауптвахты, вряд ли бы познакомился с моей нынешней хозяйкой. Благодарю губу, сосватала…

Карпухин со всеми подробностями рассказал о происшествии на комендантском огороде и об удачном сватовстве.

— Я счастлив, Петя, — откровенно признался Карпухин. — Искренне в этом убежден. И, если хочешь, горд. Куда бы меня могло при другом стечении обстоятельств унести в дрейфе? К пивной стойке. В партию вступил с душою, никогда своих поручителей не подведу. Остался на сверхсрочной. Не жалею. Пока есть силы и пока нужен на корабле. Служить кому-то надо. Наш город был, есть и всегда останется крепостью и флотской столицей. Казалось бы, сейчас тишь да благодать. И вдруг — взрыв! Приходится кое-кому почесать затылок… Ладно, если случайно, а ежели преднамеренно? Я не боюсь, пусть считают меня шибко бдительным. Я не только моряк, я коммунист, мне все дорого — и Севастополь, и твой колхоз, и моя Рязанщина, и все, что меня окружает, чем дышу… Это же наш воздух…

После ужина уселись на садовой скамейке. Любовались огнями рейда. На сердце Петра было и сладко, и грустно, снова толпились воспоминания. Далеким-далеким казался степной земледельческий приют, нехитрые заботы, однако занимающие его всего, без остатка. Не знал, завидовать ли Карпухину с его мирной пристанью у Северной бухты. Что ж, каждому свое. С каким нетерпением стремился Василий к морю, и вот — оно наказало. Хорошо, если все кончится благополучно. Не стал делиться с Карпухиным своими опасениями, а в мыслях неотступно вертелся старик в кузове «Ивана-Виллиса», надменный Черкашин, неспокойная его новая женушка.