Владимир Осинин - Полк прорыва

— Добрый вечер, Коля. Это я — Людмила. У меня сегодня день рождения…

— А я и забыл!

— Не только вы забыли…

— Если вы разрешите, я сейчас приеду.

— Лучше не надо.

— Я приеду.

— Нет, нет!.. Может быть, в другой раз, только не сегодня.

Она невнятно говорила о том, что мужчине легче бороться со своими чувствами, а женщина часто может наделать беды.

Он торопливо поздравил ее с днем рождения, пожелал скорее встретиться со своим Чеботаревым. Положив трубку, отошел от стола, сел на диван. Стремился представить себе Людмилу, девчонку студенческой поры, но, словно из тумана, вырисовывался совсем другой облик. Татьяна! Показалось, что даже услышал ее голос. Очень чистый, живой голос. Она смеялась.

Он встал, подошел к окну. В лицо ударили волны горячего воздуха. Стало нестерпимо душно.

Татьяна… Она стала все больше забываться. Отходить куда-то в неясную даль, откуда можно только окликать. В те минуты, когда сваливает усталость.

— Надо привозить скорее дочь!

На столе лежала карта, он опять склонился над ней, рассматривая только что нанесенную обстановку новых учений. Красные и синие стрелы стыкались, расходились в стороны, круто поворачивали.

«Думал ли ты в мае сорок пятого, что все это не кончится — раз и навсегда?»

Видимо, кто-то внизу открыл дверь, окошко с треском захлопнулось. Он прикрыл его — стало совсем тихо. Но духота — дышать нечем. И опять распахнул окно.

Людмила Чеботарева уезжала к мужу тем же поездом, каким когда-то уехал Степан.

Шорников долго бегал по площади у вокзала, пока купил цветы, и, когда оказался на перроне, до отправления поезда оставалось всего несколько минут. Людмила ждала его у вагона. Передавая ей цветы, он вдруг подумал: это же проводы, а не встреча! — и растерянно спросил:

— А провожать с цветами можно?

— Не имеет значения, — ответила Людмила. И задумалась. Может быть, о том, встретит ли с цветами ее там Чеботарев? — Очень хорошо, что вы пришли, Коля. У меня такое предчувствие, что мы никогда больше не увидимся.

— Кто знает. Да и стоит ли об этом горевать? Вам…

— Вы меня совершенно не поняли. Не знаю, что вы обо мне подумаете, но я о вас — лучше, чем прежде. Встретив снова вас, я почувствовала, что у людей, кроме работы и забот по дому, сна и еды, должно быть что-то другое, что на первый взгляд как будто не самое главное, но… Передо мной всегда стоял вопрос, на который я не могла ответить. Страшилась ответить. И с таким чувством я уезжаю. Бог знает куда. Только Чеботарева могла судьба туда занести!

Ее красивое лицо было бледным, и эту бледность особенно подчеркивала белая кофточка, которая делала ее похожей на девушку.

— Граждане пассажиры, до отправления поезда осталась одна минута.

— Если бы вы приехали тогда ко мне в день моего рождения, я знаю, как бы мне было тяжело уезжать. А так я еду к своему Чеботареву с чистой совестью. Прощайте! — Она поцеловала его сначала в щеку, потом в губы, и на ее лице появился густой румянец. Но глаза были, как устоявшееся лесное озеро, невозмутимыми.

И ему стало жаль ее. Обрекающие себя на жизнь даже с хорошими людьми, но нелюбимыми нуждаются в сочувствии. Видимо, у каждого человека должны быть свои бури, чтобы откипело и угомонилось, потом то, чем наделяет нас природа. Может быть, Людмила как раз и отправилась в надежде на встречу с этой бурей — к своему Степану.

Шорников не сразу понял, почему у него такое странное состояние. Он давно так ничему не радовался. И давно на душе не было такого облегчения.

— Прощайте, Коля!

Он словно очнулся от этого крика, напоминающего звон битого стекла. Поезд уже отходил. Людмила стояла в тамбуре, и ее оттесняли назад какие-то пассажиры. Наконец и совсем дверь вагона захлопнулась.

«Нет, счастье, как и время, не возвращается, иначе мы бы его и не ценили».

И они опять шли вместе по набережной; липовая аллея была уже желтой, зеленели только отдельные ветки.

— Вот и зима скоро! — вздохнула Елена. — Жаль… Да и вообще о многом приходится жалеть. Живешь — будто заряжена током. Вы сами убедились, какая я… Но я могу быть… Не знаю даже какой. Душкой, как говорила мама. Или совсем непримиримой. Люди хорошими или плохими бывают не сами по себе. Что же касается меня, то тут все зависит от вас! — и она смутилась своей откровенности.

— Хотел бы я, чтобы все зависело только от меня.

— Я верю вам. И все же мне чего-то страшно.

Желтые листья с деревьев опускались медленно, многие застревали на ветках кустарника. С реки тянуло холодом.