Владимир Осинин - Полк прорыва

— Плохо.

— В таком случае принимайте командование, товарищ подполковник. А Огульчанского немедленно отправьте в госпиталь.

— Он не поедет.

— Почему не поедет? Боится оставить полк? Незаменим — подумаешь… Ладно, я сам с ним поговорю. Берите карту, я хочу познакомить вас с обстановкой.

Маршрут дивизии менялся. Предстоял новый длительный и трудный марш.

Пришлось срочно высылать машины за горючим, которое Огульчанский распорядился оставить где-то по пути. Выделили дополнительно бригады для ремонта танков. Больных отправили в госпиталь. Но полковник Огульчанский стряхнул термометр, когда у него измеряли температуру. И все же комдив оставил его на постельном режиме.

— Послушай, дорогой, героизм будем проявлять не здесь, — сказал он. — Считай, что было так задумано, чтобы ты заболел, пусть заместитель покомандует.

Дрожит над барханами воздух, тяжело дышать, потрескались губы. Пот струйками стекает по вискам из-под фуражки.

Ни одного облачка, ни одной тени на земле.

А марево все дрожит, и в глазах боль, если долго смотреть вдаль.

Словно желтый скорпион, в небе пронесся вертолет.

— Почту привезли!

Шорников тоже побежал к вертолету. Но писем ему не оказалось. Только телеграмма:

«ЛЮБИМ ЦЕЛУЕМ ЕЛЕНА ОЛЕНЬКА».

Приказ на выступление почему-то задерживался, и Шорников этому обрадовался, потому что можно было подтянуть горючее и отремонтировать вышедшие из строя танки, — как их бросишь в пустыне? Пришлось бы тащить по пескам.

Солдаты немного отдохнули. Хотя в пустыне без дела устаешь еще больше.

Когда солнце стало садиться, жара спала. Температура еще была выше тридцати градусов, но казалось, что уже прохладно, и дышалось легче.

— Воздух-то какой! — восторгался Сорокин. — Сейчас бы на рыбалку, с удочкой посидеть у пруда на вечерней зорьке!

— Может, ты не возражал бы и на глухарей поохотиться? Пора ведь весенняя!

— Какие теперь глухари!

Шорникову представлялась та, очень далекая весна, похожая на что-то прочитанное в книге или увиденное в кино… Еще не спал паводок, в низинах полно воды, она тихая, без единой морщинки. Солнце уже зашло, но горизонт огненный, поэтому светло. От кустов лозняка темные тени в воде.

Он бродил по кромкам болот, сам не зная зачем. Просто, видимо, нельзя было усидеть дома в такую пору — в самый перелет птиц.

Вдруг над головой пронесся шум крыльев. На воду шлепнулись утки. «Кря-кря!» Ныряют, отряхиваются, гоняются друг за дружкой. На дубу сидит скворец и посвистывает, выводит какие-то соловьиные трели. А на опушке в тумане токуют глухари. «Чи-хи! Чи-хи!» Он научился им подражать, иногда дразнил их из-за кустов орешника: «Чи-хи!»

Такие весны уже не повторятся. Ни прежних разливов, ни уток, ни глухарей. Выведут вскоре последние кустики, и тоже пустыня будет…

— Как там наш полковник? — сказал Сорокин.

— Спит.

— Мне почему-то всегда хочется сравнить его с ураганом. Шумит — а зачем?

В полночь была объявлена тревога. Роты бежали прямо в пустыню, на пункт сбора. В темноте позвякивали оружие и каски, слышалось тяжелое дыхание солдат. И топот множества ног.

— Погасить папироску! Воздух!

Шорников задержался у рации, и в это время рядом с ним оказался полковник Огульчанский. Шинель внакидку, без фуражки. Видимо, врач не заметил, как он вышел.

— А мне как быть?

— Вам?.. Смотрите сами. Вы уже здоровы?

— Нет, не совсем. Но вы как? Вы довольны? Счастливы?

Наверное, индивидуальное счастье обязательно должно вступить в конфликт с совестью. С долгом! Счастливый человек станет изворачиваться, чтобы его не уличили в подлости. Поэтому люди всегда искали общее счастье.

Когда один из знакомых Мамонтова похвастался однажды, что наконец-то он получил право быть похороненным на Ваганьковском кладбище, Сергей Афанасьевич в шутку сказал ему: «Вы не даром прожили свою жизнь!»

В какие-то считанные минуты полк построился, принял равнение, замер.

— Сми-ир-р-на! — высоко приподнимаясь на носках, не прокричал, а пропел, как в опере, начальник штаба. — Товарищ подполковник…

— Вольно.

— Во-о-ольно!

Надо было обратиться к полку. Может быть, у полковника Огульчанского и была заготовлена такая речь. А он не знал, как у него сейчас получится.

И он представил сталинградские степи, когда полки встали против танков Манштейна. Вспомнил своего комкора Прохорова, комиссара Демина, комбата Неладина, многих из тех, кого сегодня нет в живых, веривших, что Победа в той войне была добыта на века.