Илья Лавров - Листопад в декабре. Рассказы и миниатюры

Он стал замечать среди облачного поля черные пропасти, пещеры, трещины.

Вот равнина исчезла, и облака теперь уже походили на занесенную снегом горную местность с эльбрусами и монбланами. Только у этих грандиозных хребтов не было твердости, — они были пушисты, легки, светоносны. Иногда хребты проплывали в уровень с окнами, поражая Тарелкина своим величием. Сердце его заныло, как это бывало порой при звуках музыки. Как будто он очень любил кого-то и вот расстался навеки, но нет-нет да и накатывают воспоминания, и сердце щемит, и хочется быть лучше, хочется быть другим.

Сейчас под ним жили облака и бездны, а над ним — небо и солнце. Видно, душа человека создана для свободы и, как только встречается с нею, так непременно отзывается.

Тарелкину показалось, что с ним и еще что-то случилось. Откуда взялось это особое легкое волнение? Рядом чуть слышно зашелестело платье, и он понял, что все время бессознательно чувствует соседку.

Тарелкин старался не смотреть на девушку, но ему все время хотелось смотреть на нее. Общительный и доверчивый, он повернулся и добродушно предложил:

— Хотите к окну? Интересно!

— Спасибо, — улыбнулась девушка. — Я уже летала, а вы первый раз. Вам интересней.

— Хм, откуда же вы узнали, что я первый раз?

— А вы нос придавливаете к окну, — засмеялась соседка. — Я даже знаю, что вас зовут Коля!

— Мощно! — удивился Тарелкин.

— И что у вас есть знакомая Лена! — веселилась девушка.

Тарелкин покраснел и убрал татуированные руки с подлокотников.

— Вы шофер?

Тарелкин повел плечами и засунул в карман пиджака купленную брошюру «В помощь шоферу».

— Глаз у вас мощный!

Тарелкин, не скрывая, смотрел на нее с интересом. Девушка была веселая, озорная, смелая. В Красноярске, прогуливаясь около самолета, он спросил:

— А как вас зовут?

— Васса.

И имя его удивило. И понравилось это имя.

Васса вела себя так просто и непринужденно, что они уже через пять минут смеялись и болтали. Тарелкин выяснил, что она работает в геологоуправлении, а в Москву везет какие-то документы и образцы открытых руд.

Тарелкин долго видел в невыразимой дали светлые могучие извивы огромного Енисея. Хотелось без конца смотреть на них. А когда они исчезли, охватила грусть. И если бы Тарелкин привык размышлять, он понял бы, что душе, кроме свободы, нужна еще и красота.

Все в нем незаметно изменилось. Он уже не так сидел, как час назад, не так дышал, не так курил, даже не так кашлял. Он все время чувствовал рядом человека, которому хотелось нравиться.

Смеркалось. Попали в дождь. По окну стремительно проносились водяные клубочки, разматывая водяные ниточки.

— Забавно! Все по-другому здесь! — воскликнул Тарелкин.

Вассе так нравилось это мальчишеское, искреннее восхищение, что она без смеха не могла глядеть на Тарелкина.

Совсем стемнело. Земля кое-где была посыпана горсточками огней, словно жар-птицы оставили в гнездах перья.

— Огни, огни! — выкрикивал Тарелкин.

И Васса тоже увлеченно и весело заглядывала в окно. Она вытащила из сумки ириски и угостила Тарелкина. Ему захотелось, чтобы этот полет не имел конца, не имел посадок.

На крыле вспыхнул зеленоватый огонек. И Тарелкин вспомнил, как ночами смотрел с земли на эти скользящие в немыслимой высоте зеленые и красные огни, смотрел и думал: «Кто там мчится, куда мчится?» И никак не мог представить людей в самолете.

Вот сейчас кто-нибудь так же смотрит с земли. И так же не может представить, что в этой таинственной, черной пропасти неба, в летящем корабле уютно, светло и в креслах дремлют люди. Сидит и он, Тарелкин, и видит, как на уровне корабля вспыхнула фиолетовая молния. Корабль стал набирать высоту. Ощущались его могучие, упругие рывки вверх. Молния прорывала мрак уже внизу.

И поразился Тарелкин силе человеческого ума, который построил этот корабль, а теперь во мраке ведет его к цели. Сидеть за рулем «Победы» и возить жену начальника на базар, часами валяться на сиденье, ожидая, когда Тулупников выйдет из кабинета! Разве можно его, Тарелкина, хоть как-то сравнить с этими орлами-летчиками, которые вели ревущий корабль за облаками?! Тарелкину стало ясно, что нет большего счастья, как вести подобный корабль, и если он не сядет за руль такой машины — значит, не знать ему счастья. Неужели жизнь не удалась? Неужели прозевал золотое время?

Тарелкин мрачно нахохлился, ломал спичку. Уж очень непривычными были новые мысли.

Вдруг их прервала огненная вьюга, что поднялась на черной земле. Рядом с Тарелкиным звездное небо было скромным, тихим и темным. Тарелкин удивленно смотрел на яркие огни, похожие на груды раскаленных углей от пожарища. Потом Тарелкин разглядел ровные огненные нити, линии, четырехугольники, очерчивающие проспекты, площади, кварталы.